Ольга Макарова - Спасаясь от войны, или Закрытые небеса

Слушая ее, я чувствовал, как меня захватывает страх, забытый и, вроде бы, беспричинный. Лена глядела на меня, как на Бога, как на Спасителя, и я ничего не мог сделать, кроме как согласиться завтра поговорить с Генри…

Я плохо спал той ночью. Все пытался представить, как выглядит этот ребенок, мечтающий воевать, жаждущий крови и знающий явно больше, чем я. И все думал: что я ей скажу?..

Но что меня поразило, когда я увидел Генри, так то, что это был самый обычный ребенок. Все подростки в убежище такие — жилистые и поджарые, словно гончие псы, и от остальных девчонок Генри тоже ничем не отличалась — все та же плоская фигурка, юная доверчивая мордашка, бледная кожа, много лет не знавшая солнца… А взгляд… В книгах необычные люди всегда имеют особенный взгляд — то «горящий огнем», то «просвечивающий насквозь»… во взгляде Генри ничего этого не было, а глаза у нее были очень красивые, совсем как у Магдалены…

Первое, на что пал взгляд этих глаз, была моя военная форма, которую я не носил и повесил на стену, чтобы закрыть дыру.

Продай, попросила Генри. На что будешь менять? У меня есть взрывчатка с детонатором, порох… надо сказать, она внимательно следила за моей реакцией на ее слова и подбиралась к цели, не спеша… ящик лучшей бумаги, галлон самодельных чернил, книги по психологии за все курсы университета… на этом Генри решила остановиться… меняешь? Я их все прочитала, а тебе они очень нужны. Я слышала, у тебя талант к психологии, но не хватает знаний. Давай меняться, тебе ведь ни к чему теперь эта форма.

Такого дружелюбного тона я не ожидал. Я уже настроился на наглого и самоуверенного подростка, считающего убежище сборищем предателей и трусов, я готов был защищаться… Надо сказать, теперь оружие из рук у меня было выбито. Эти книги… о них я просто мечтал. А когда Генри вытащила их из рюкзака и сложила в аккуратную стопочку у себя на коленях, я сдался… и обменял-таки на них свою форму.

Ну вот и все, я проиграл. Теперь уже не я разговаривал с Генри, а она со мной. Это был монолог человека с полностью сформированной системой ценностей и представлений, но уж никак не неразумного кровожадного существа. Генри говорила спокойно, иногда давая высказать мне свое мнение и даже соглашаясь с ним в некоторой степени. Ее высказывания совсем не носили догматического и напрочь закристаллизованного характера, но, слушая их, я все больше проникался философией этого ребенка и все больше осознавал себя предателем и ничтожеством, хотя Генри ничего этого не говорила…

Следующей ее победой было то, что я рассказал ей, как бежал с поля боя, как притворился мертвым, чтобы остаться в живых… я даже признался, что до сих пор не могу успокоиться, потому что предал своих друзей, свою страну и свою нацию… ты их не предавал, мягко сказала Генри, ты предал только себя…

До сих пор эти слова громом звучат в моей голове. А я уже час стою один посередине своей холодной, нетопленой комнаты, держа в руках пистолет… дулом к себе…

Боже! Как не хочется умирать!

Сейчас у меня рука дрогнет, я нажму на курок, и что? Пуля разворотит мне лицо, а мертвое тело скрючится и закоченеет на полу. Найдет его, наверно, Магдалена, она же обещала зайти… вот он, ее Бог и Спаситель, не сумевший ничего для нее сделать…

Для нее и для всего убежища это будет шок на долгое время… меня ведь здесь очень уважают как человека, как учителя и как психолога… еще по одной ране на несчастных душах…

А я сам… мне ведь только двадцать шесть. Я хочу жить, завести семью, детей. Почему я должен умирать, повинуясь такому вот мимолетному желанию? Для того ли я выжил в совершенно невозможных условиях, для того ли бежал, спасаясь от войны, чтобы умереть вот так, найдя рай в убежище?

Я уже осознавал всю фальшивость этого внутреннего голоса, всю его склизкую всеоправдывающую натуру. Но я дал ему волю уже тогда, когда бежал от взрывов и выстрелов, закрывая ладонями уши… все смелое и решительное во мне куда-то испарилось. Будто умерло сердце и остался расчетливый разум…

Пистолет я бросил, и он, брякая, запрыгал по полу, а в голове кто-то истерически рассмеялся: «Ты предал только себя! Только себя!! Себя! СЕБЯ!!!»

Моя жизнь в последнее время — сплошная юморина, причем юмор преимущественно черный. И началось это все после того, как дезертировал один наш… гад, не буду круче выражаться.

Да, гад ты, сволочь! Я ж тебя любила больше жизни! Ты не имел права бросать меня вот так! Ты мой!

Даже когда ты драпал от нас так, что только пятки сверкали, нормальные люди взяли свои пушки да выпустили пару обойм по тебе. А мне стоило всего лишь хорошенько прицелиться и уложить тебя из своей снайперки за один выстрел. Да нет же! Сидела и смотрела на тебя, как дура, думала все — ты вернешься…