Ольга Макарова - Галерея Миров

В это время где-то в этом мире была Америка, громившая Вьетнам, и поднимающаяся над ней волна движения хиппи. Я прибыл в самый его разгар. И волна смыла и захлестнула меня. Ай-энд-ай было забыто, и мое эго сказало: „Я“.

О, встрепенувшаяся древняя религия Святого Франциска, наивный и непослушный хиппизм!.. Я поднялся с самого его дна, начав свой путь с теми, кто не понимал его смысла. С этими банальными любителями фенечек, бродяжниками и превращающимися в хиппи на уикенд. Но с ними я был недолго…

Я назвал своим учителем Карлоса Кастанеду. Да простит меня Джа, я попробовал ЛСД. И я, потрепанный дикой свободой юнец с красными сумасшедшими глазами, в которых танцевали зрачки, я стал одним из „городских шаманов“. Стал, оказывается, лишь чтобы перерасти их и понять, насколько они беспомощны и несведущи в том, что творят…

Потом были индейские резервации. После — Африка: от Египта до диких племен. Пройдя эти две школы, я вернулся было к „городским шаманам“, я нес им свет истины, я хотел научить их управлять бешеным потоком мыслей и образов, которые высвобождаются в диком психоделическом танце… но я не нашел их, я нашел жалких существ, потерявших контроль и ставших рабами своего зелья… им не нужен был смысл. Им не нужны были знания. Им не нужна была свобода. Их разум и душу затмило дрожащее склизкое понятие: КАЙФ… И я остался один. Я был последний „городской шаман“, как сказала Вероника. Она утешила меня, и ее взгляд стал тогда теплым и нежным, как у человека, который кого-то любит, ну хотя бы и меня — что в этом невероятного?.. Она подарила мне на День рождения альбом Beatles „Let It Be“, и мы уехали в Индию…

Прошло много лет, но мое сердце саднило при мысли о тех, кто не выплыл, кого поглотила и уничтожила волна жаждущих свободы. Дети цветов… иных расстреляли серые воины в шлемах и за щитами по приказу тех, кто боялся… иные уничтожили свое возлелеянное освобожденное эго, поставив выше него кайф… дух прочих был сломлен. Они захлебнулись, подняв такую волну…

Я сказал нет ЛСД и зарекся от шаманских путешествий. Индия, Япония, Китай… мистический солнечный Восток!.. он подарил мне гармонию с самим собой и любимой женщиной. Наши души, блуждающие в совместной медитации, наши свободные души знали, что такое — раствориться в мире и друг в друге.

Наши странствия завершились, и мы обосновались в России, которую Вероника назвала самой мистической из всех стран. На время мы стали обычными людьми. У нас был сын Дмитрий(о, длинные красивые довоенные имена!). У нас был дом и очаг…

Но потом была Война, отнявшая у меня жену и сына. Я проклял мир. Я сошел с ума в тот день. Я заключил себя в Храм, став его частью, его духом. Я не видел солнечного света задолго до того, как он действительно исчез.

А ты, сиротка, только что потерявшая мать, бежавшая от своего горя и ужаса в темные храмовские подземелья… растрепанная и заплаканная девочка, у которой никого не осталось в мире… ты заставила меня вернуться в реальность, а потом — снова попытаться заглянуть за ее край.

И я понял, что учился, что вбирал в себя опыт и ошибки всего мира единственно для того, чтобы выучить и воспитать тебя, чтобы твоя жизнь вышла из тесных берегов судьбы и сверкнула кометой на чистом ночном небе. Чтобы ты могла смотреть на солнце, которое, я верю, можно вернуть…»

Твердислав закрыл книгу и прочел на посеревшем переплете: «Сборник мыслей, светлых и не очень. Для маленькой Рон, когда она вырастет.»

Это была необычная книга. Чей-то старый дневник, исписанный прерывистым угловатым почерком, пестрый от вклеенных цветных фотографий, через которые в тьму и зиму глядел сказочный довоенный мир. От него веяло жизнью, а руки, державшие его, пробирала дрожь, будто эта стопка бумаги была чем-то священным и бесценно дорогим. А еще чувствовалось: это чужое. Чужое! И предназначено совсем для других глаз. Твердислав прочитал всего пару страниц, открыв книгу на середине, и больше не стал, будто кто-то властно сказал ему: «Не ты должен это читать»…

Как она здесь оказалась? Видимо Твердислав принес ее с бумажным хламом, кучи которого, вперемежку с камнями, досками и грязью были свалены у стен Храма после землетрясения и так забыты. Книга была в середине стопки старых газет, которые он использовал, чтобы растопить себе костерок (бумага так хорошо горит!) или свернуть пару самокруток с вонючим табаком, который храмовцы делали то ли из корней каких-то подземных растений, то ли еще из какой гадости… он был похож на довоенный табак, только самых скверных сортов…