Ольга Макарова - Б.В.Г

— Ты что, сынок? Зачем… — Влад даже растерялся.

— Мое место там, откуда я пришел. Я должен сделать для своего мира то же, что ты сделал для своего — навсегда прекратить войну.

Дарий смотрел спокойно и ровно. Так смотрят те, кто пришел к своему решению через безумие. Порой человек, дойдя до такого состояния, и смерть встречает так, что потом легенды складывают о нем. И никто этим легендам не верит.

— Дар, как же так… не бросай меня…

— Я не бросаю. Ведь и ты нас с мамой не бросал. Просто у каждого своя судьба… — он положил руку Владу на плечо. — Я не знаю, как вернуться, пап. Поэтому пока я буду здесь. Не думай о том, что скоро я уйду.

…Вечером никто не включил в квартире свет. Шура нашла где-то старую свечу и зажгла ее на кухне. Робкий язычок пламени плясал на фитильке, отгоняя подступающий мрак. Муж и жена говорили шепотом…

— Влад, у него пистолет… настоящий, или я не я…

— Не-ет…

— Ты не спорь, у меня брат в милиции работал — уж я в оружии понимаю!

— Но откуда у мальчишки пистолет?

— А вот оттуда, откуда он пришел… Я боюсь его, Влад. До смерти боюсь.

— Это всего лишь мальчишка. Да, он насмотрелся войны и крови… Он все забудет, поверь мне…

— Ты ведь не забыл! Думаешь, я не вижу, что с тобой происходит?!. Ты тоже пугаешь меня… как и твой сын… Кстати, вы очень похожи… Кто была та женщина, Влад? Дар сказал, ей сейчас двадцать восемь. Значит, ей было пятнадцать, когда ты…

— Да… А мне был сорок один.

Влад замолчал. Он и себе не мог всего этого объяснить. Как так получилось, что невозможное возможно? Что есть множество миров, умеющих, к тому же, сталкиваться на лету… Почему-то именно сейчас пришла мысль, что Марша (вот как, оказывается, имя той самой БВГ), дочка Мартина — единственный оракул, у которого стоит спросить обо всем. И который ответит.

— Я все объясню, когда разберусь в этом сам, — сказал Влад. — Мне нужно поговорить с человеком, написавшим «Галерею Миров»… Эта книга изменила меня. Я будто проснулся, прочитав ее. Даже с трудом верится, что до нее еще что-то было…

— Что такого в этой книге?

— Почитай. Когда я уеду, почитай.

— Ты все же едешь… И когда?

— Не знаю. Я взял отпуск, чтобы побыть с сыном. Он сказал, что скоро уходит, что его место в том мире, где осталась его мать. Это страшно несправедливо, но он прав… Когда он уйдет, я отправлюсь в Штаты.

— Боже… — измученно выдохнула Шура и закрыла лицо руками. — Когда же все это закончится…

На них падал снег, складываясь в сугробчики на волосах, на плечах… Костер давно погас, даже угли уже не тлели. Изваяния мертвого холода — вот кем были сейчас двое людей и двое радиксов. Скирра холод так и не задел, и пушистик все еще продолжал греть ледяные руки Миха и Дара.

Когда чуткие уши уловили шум, он поднял глаза и увидел, как, лавируя между развалинами и обломками, приближается тот самый востроносый зверь, что так напугал и удивил его еще у моря… Скирр вздохнул и решил не убегать…

…Мих очнулся, когда Рон влепила ему жестокую пощечину. И вряд ли решающим стал сам удар — нет, ему показалось, что оттуда, куда он провалился, кто-то сильный вытянул его за шкирку и встряхнул как следует.

Рон смотрела, как у племянника проясняется взгляд, как к снежно-белой коже приливает кровь… Мих возвращался, понимая, что вряд ли сумел бы это сам.

— Дар ушел, — прошептал он наконец. Замерзшие губы не слушались…

— Куда?

— Искать отца… Дара здесь нет сейчас… мы его звали, но он не возвращается… тетя Рон, верни его… пожалуйста…

В изменившемся взгляде Вероники ничего было не прочитать. Зато, казалось, само пространство заполнила исходящая от нее непонятная сила. Чистая. Никакая. Не ненависть и не любовь, а то, из чего обе они могут произойти…

— Отойдите все! — приказала Рон, и Нефью и Рая, вздрогнув, точно проснувшись от долгого сна, повиновались.

Рон склонилась над распростертым на земле Даром и взяла его руки в свои…

…Я был намерен потратить на сына весь день. Наверное, я был похож на человека, которому обещали скорую смерть: я хватал и ценил каждое мгновения, боясь что-нибудь пропустить. Да, я был похож… только смерти мне не обещали, а вот сына забрать…

Я показал ему город и ответил на тысячу вопросов; угощал мороженым, которое полюбилось ему не меньше, чем когда-то его матери… Я никогда столько не разговаривал, не смеялся, не радовался… Это был очень и очень долгий день. Я понял, почему в детстве дни такие долгие. Я понял, что когда наблюдаешь пристально, не упуская ничего, в твой миг вмещается гораздо больше, чем в чей-то еще. Так и надо жить. Чтоб потом не спохватиться, что полжизни незаметно куда-то делось.