Борис Пшеничный: Коридоры сознания

Я уже не удивляюсь — тронутая, какой с нее спрос? Слушаю, что дальше. А дальше она предлагает приехать к ней. Прямо сейчас, не откладывая. Чтобы поработать немного. Так и сказала: «Поработаем». Мои отговорки побоку. Приезжай и никаких!

Иметь дело с Долиными — с ней ли, с ним ли — что ночью с парашютом прыгать. Никогда не угадаешь, куда занесет и на что напорешься, шею сломаешь или только ногу.

Меня понесло...

Она ждала на крыльце. Обрадовалась, увидев меня. Честное слово, обрадовалась. Разулыбалась, будто мы знаем друг друга от Адама и Евы. Поверить не могу — она ли? Хоть бы что общего со вчерашней фурией. И одета под душку-простушку. Ситцевый сарафанчик на бретельках, понизу кружева, пестрые босоножки из текстиля.

Глаза у нее на солнце светло-карие, акварельные. Заглянешь — на всю глубину видно, до самого дна.

— Будем, — смеется, — заново знакомиться или как?

— Или как, — говорю. Отвечаю лихо, а во рту прошлогодний сухарь. Не разжевать, не проглотить.

Одобрила. Правильно, говорит, зачем время терять. И сразу на ты: «Проходи». Меня цепко под руку и в дом. Потащила, как лиса курчонка.

Трепыхаться, чувствую, бесполезно. Даже и не пытаюсь, иногда приятно подчиняться, пусть даже лисе. Курчонок-то был петушком.

Прошли в ту же комнату, где прошлым вечером мешали чай с коньяком.

Комната та, да не та, что-то с мебелью. Полная, смотрю, рокировка. Стол к дивану, стулья парами прижались к стенам, пианино забилось в угол. А вот и новосел — у окна аквариум. Вчера, помнится, его в комнате не было. Расшторенное окно тоже казалось внове. Оно выходило в густой палисад, и оттуда, словно кто живой, прильнув к стеклу, смотрел на нас куст сирени.

— Мы в доме одни, — для чего-то пояснила Ольга.

Наверно, заметила мою настороженную оглядку. Но можно было понять и так: смелей, юноша, никто нам не помешает. А мне бы на улицу, в самую толпу, лишь бы не вдвоем. Зажало всего, сдавило. Непочатый тюбик с пастой.

Рвусь к аквариуму, к живности. Какая-никакая, а компания.

— Рыбки! — выдавливаю из себя. Очень умно. Конечно же, не крокодилы.

Ольга придвинулась, касается плечом.

— Они у меня послушные. Смотри! — повела над водой ладонью.

И вправду — вышколенные. Рыбки выстроились как по команде и гребут? Куда рука, туда и они — вперед, разворот, назад, пошли кругами. Рыбий цирк.

— Теперь ты, — предлагает.

Попытка не пытка, но я взопрел. Развел пятерню пошире, распростер. Черта с два! Пучеглазое воинство шарахнулось во все стороны и на дно.

— Еще, еще! — подначивает из-за плеча Ольга.

Пыжусь обеими руками, шурую, готов весь в аквариум влезть. Ничего похожего. Рыбий пастух из меня не получается. Беспомощно оглядываюсь, а Ольги нет, сбежала куда-то. За стеной слышу, что-то щелк, щелк.

Минуты две ее не было. Когда вернулась, я все еще пугал мелюзгу. Ольга сжалилась, положила руку поверх моей, и рыбки тут же — чертово племя! — ринулись строем. Но и меня, чувствую, тоже тянет маршировать. От Ольгиной ладони шли горячие колкие токи.

Я ошалело отдернул руку.

— Что с тобой?

Она еще спрашивает, ведьма! Да за такие фокусы в иные времена...

— Неженка ты, однако, — попрекнула. — А хвастался: толстокожий, бегемот...

На костер тебя, на костер. Сам бы подбросил дровишек, собственноручно.

— Давай, давай, действуй, не сачкуй! — Она потеребила меня за рукав, зовя на трудовой подвиг.

До меня дошло: мы уже «работаем». В поте лица пашем. Знать бы еще, как у них здесь с техникой безопасности. Чего доброго, инвалидом уйдешь, а уж заикой — как пить дать, никакой логопед не поможет. То-то, думаю, она с утра о моем здоровье пеклась. Вчера, должно быть, крепко над нами с Федором потрудилась. Вот будет новость для братца!

А она все давит, командует:

— Расслабься, ни о чем не думай!

Пытаюсь, но что-то мешает. И дело не только в том, что ошарашен. В ушах какое-то настораживающее пощелкивание.

— Там, — киваю на дверь с портьерой, — куда ты ходила, что там?

— Кабинет отца, — ответила скороговоркой, будто не поняла, почему я спрашиваю, и снова за свое: мол, не отвлекайся, забудь о постороннем. Но как забыть, если мешает?

— Зачем, — допытываюсь, — ходила?

Рыбки плавниками затрепетали, глазенки выпучили. Им наш разговор, похоже, по нервам бьет. Ольга тоже занервничала.

— Какой же ты... Мы же договорились.

Э, нет, шалишь, кареокая ведьма. Ни о чем мы не договаривались. Это ты хотела, чтобы я расслабился и обо всем забыл. Я же своего согласия не давал, рыбок твоих пасти не подряжался.