Айзек Азимов - Машины и роботы

Я сказал, что бесполезно сражаться с ужасом, который несет с собой смерть, с осознанием того, что жизнь будет продолжаться и на наше место придут другие? Это не совсем так. Бесполезность становится очевидной, только если мы пытаемся ухватиться за доводы разума, но нет никакого закона, требующего, чтобы мы так поступали, – и мы так не поступаем.

Смерти можно избежать простым отрицанием ее существования. Мы можем считать, что наше появление на Земле – всего лишь иллюзия, короткий испытательный срок перед вступлением в последующую жизнь, где ничто не меняется и нам не грозят необратимые изменения. Или мы можем верить в то, что умирает только наше тело, но в нас имеется некая бессмертная составляющая, которая после смерти одного тела перебирается в другое – и так до бесконечности.

Мифические представления о загробной жизни и трансмиграции могут сделать жизнь вполне терпимой для многих людей и позволить им относиться к приближающейся смерти гораздо спокойнее. Однако страх перед смертью в данном случае лишь замаскирован и скрыт – он не исчезает совсем.

В греческих мифах рассказывается об успешной замене одних бессмертных другими – и мы получаем огорчительное доказательство того, что даже вечная жизнь и сверхъестественные возможности не защищают от опасности перемен и от унижения, которое приносит с собой осознание того, что на твое место придут другие.

Греки считали, что сначала вселенной правил беспорядок (Хаос), ему на смену пришел Уран (небо), чьи искусно разбросанные звезды и планеты, движущиеся по сложным орбитам, символизировали порядок (Космос).

Однако Урана оскопил его сын Кронос. Кронос, его сестры и братья и их потомки правили вселенной.

Кронос боялся, что его дети поступят с ним так же, как он со своим отцом (нечто вроде цикла необратимых перемен), и пожирал их, как только они рождались. Однако жена сумела его обмануть, спасти своего последнего сына – Зевса – и спрятать его в безопасном месте. Зевс вырос, достал своих братьев и сестер из желудка отца, выступил войной против Кроноса и его сторонников, победил и занял место правителя.

(В других культурах также существуют мифы о заменах подобного рода – даже в нашей собственной. Сатана пытался занять место Бога, но потерпел неудачу; этот миф получил самое яркое выражение в «Потерянном рае» Джона Милтона.) Мог ли Зевс чувствовать себя в безопасности? Он полюбил нереиду по имени Фетида и женился бы на ней, если бы парки не предупредили его, что Фетиде суждено родить сына, который окажется сильнее отца. Получалось, что ни Зевс, ни какой-то другой бог не могли на ней жениться. И потому ее заставили выйти замуж за смертного, Пелея. Она родила смертного сына, единственного ребенка, которого имела, – так говорится в мифах. Ее сын Ахиллес был намного сильнее своего отца (и, как и Талос, имел только одно слабое место – пятку, пронзив которую его можно было убить).

А теперь давайте перенесем страх перед необратимыми переменами и опасностью, что другой займет твое место, на отношения людей и машин. И что же у нас получается? Естественно, больше всего мы боимся не того, что машины причинят нам физический вред, а того, что они вытеснят нас и займут наши места. И дело не в том, что наша деятельность перестанет быть эффективной, – просто мы станем больше никому не нужны, словно устаревшая модель какого-нибудь устройства.

Идеальная машина – это умная машина, и для рассказов о ней есть только один сюжет: она создается, чтобы служить человеку, но в конце концов оддерживает над ним верх. Она не может существовать, не угрожая захватить наше место в мире, и, следовательно, ее необходимо уничтожить – иначе погибнем мы сами.

Всегда существует опасность метлы ученика колдуна, голема рабби Лоу, чудовища, созданного доктором Франкенштейном. Как рожденный из нашего тела ребенок занимает наше место, так и машина, рожденная силой нашей мысли, заменяет нас.

«Франкенштейн» Мэри Шелли, увидевший свет в 1818 году, демонстрирует нам пик страха, однако обстоятельства сложились таким образом, что этим страхам не суждено было сбыться – по крайней мере, довольно долго.

Между 1815 годом, когда закончилась целая серия европейских войн, и 1914 годом, увидевшим начало новой войны, был короткий период, когда человечество могло себе позволить роскошь оптимистических настроений насчет своих отношений с машинами. Промышленная революция неожиданно наделила людей новым могуществом и претворила в жизнь мечты о воцарении технологической утопии на Земле, вместо надежды увидеть ее в мифическом раю. Положительные аспекты, которые несли в жизнь машины, значительно перевешивали отрицательные, и любовь к ним стала сильнее страха.