Сергей Палий - Кохинор

Они, отмахиваясь от снежных атак и перебрасываясь редкими бранными фразами, внимательно наблюдали за извивающимся котенком, туго привязанным к холодной рельсе!

Помятое, замерзшее животное хрипло пищало, уже не взвывая высоким фальцетом. Котенок глупо глядел глазками с дико расширенными от недостатка света зрачками, вертел во все стороны головкой, стараясь понять, что с ним произошло, и слабо дергал одной свободной лапкой. Ветер принес далекий свисток опаздывающего электропоезда, и снежная мгла где-то вдалеке подернулась желтоватым световым пятном. Подростки курили и ухмылялись. Казалось, последний отблеск человечности давно и безвозвратно сошел с их шелушащихся лиц. "Надо было, блин, его с крыши спустить", - сказал один, поднимая брезгливо верхнюю губу, и сивушный перегар далеко разнесла белесая вьюга. Другой сел на корточки и ответил: "В следующий раз..."

Важный господин в дорогой дубленке с солидным и бесстрастным лицом, стоящий неподалеку, поморщился и сделал вид, что не заметил этого зверского варварства. Вдруг раздался скрип железных колес на стрелке. Господин вздрогнул и отошел прочь. Какая-то горбатая старуха перекрестилась и, крикнув пацанам: "Изверги!" - тоже убежала на другой конец перрона. Молодой человек стоящий тут же в сторонке просто молча отвернулся.

Как может в считанные минуты разыграться метель! Она будто выжидает, копит свою пронзающую силу, а потом в одно мгновение начинает рвать и метать, и уже ничто не может ее остановить! Эта ведьма бросается на каждого встречного и вгрызается в его косточки, она вздымает снег и пыль, перемешивая их в мутную массу, и кружится в своем стонущем вихре, и мечется из стороны в сторону беспорядочными зигзагами. Она не дает спокойно ложиться на землю падающим снежинкам, сдувая их куда-то вбок или насильно поднимая снова в черное беззвездное небо!

Перекурка оторопело таращился на беспомощного котенка, который прекратил совсем уже мяукать и лишь часто-часто дышал. Он сначала вовсе не понял, что сделали пьяные подростки, и решил не обращать на их проделки никакого внимания, продолжая привычно фыркать и повторять про себя: "Форменное безобразие! Беспорядок прямо какой-то..." - но, услышав истошные крики беспрестанно крестившейся старухи, вытянул кадык и внимательнее вгляделся в происходящее. Павел Ефимович долго соображал, прежде чем маленькие глаза его раскрылись необыкновенно широко, и он даже перестал фыркать от такого зрелища. Его будто током шарахнуло.

Страх перемешался в нем с неведомым раньше чувством досады и безысходности, сердце его застучало в ребра, а в ноги, казалось, кто-то налил свинца. Ветер безбожно трепал коричневое пальто.

Вроде и не было многих лет педантичной работы, точных чертежей, беспрецедентного распорядка и режима, утреннего бритья и чистки шеи с мылом, совсем забылись некогда злорадные шутки Мишки Роликова и приятные буфетные мечты: словно толстая пелена на минуту спала с глаз Перекурки! Повернулось что-то в его угловатом теле, затрепетало! Одним ударом вышибло из его сознания всю прошлую жизнь это страшное зрелище, этот маленький дрожащий зверек, пугливо озирающийся по сторонам и нигде не находящий помощи, привязанный к стали посреди бледной ноябрьской мги, рядом с людьми, невидящими или любующимися его горем!

Вдали показались два светящихся глаза жуткой, по воле судьбы опаздывающей электрички. Пути озарились жестким приближающимся светом. Что-то тяжелое опять настойчиво стало заволакивать взгляд Павла Ефимовича, даже тихо говорило ему: "Это судьба... Так должно быть..." Невыносимо тянуло это старое громоздкое чувство отвернуться... Перекурка отвел уже взгляд от рельс и стал поворачивать голову, как мельком увидел шальные глаза подростков, горящие жестоким интересом. И вновь ошарашило его это непривычное очень большое чувство, названия которому он не знал! Он, как беркут, расправил плечи и молниеносно глянул на существо, и вдруг увидел раньше им как-то не подмеченное: этот маленький котенок был так странно распластан по рельсе, что слегка походил на крохотного человечка, с ручками, ножками и небольшой головкой...

И представился почему-то Павлу Ефимовичу загнанный в угол, испуганный и обреченный человек, раздавленный судьбой, проклятый другими людьми, забывший счастье и радость, незнающий дружбы и любви, человек, которому дальше некуда идти и остается только безнадежно молча ждать, ждать и видеть, как миллионы других мелькают мимо, не замечая его, проходя сквозь него, не говоря ни слова, и растворяется медленно такой человек, тает, подобно протуберанцу, оторвавшемуся от солнца, оставленный и забытый всеми!