Павел Парфин - Посвящение в Мастера

- Ну, какую выбираешь? - стараясь придать голосу таинственности, спросила Катарина.

- Это что, как Илья Муромец на распутье? - Ходасевич усмехнулся и толкнул внутрь правую дверь. С первым же шагом в нос шибанул резкий, кисловатый запах немытой совокуплявшейся плоти. Разглядеть ничего не удалось - как и в коридоре, свет в помещении был тускл, очертания стен неясны. Лишь слева от двери, возле фантастических груд одежды (похоже, они попали на сэконд-хэндовский развал), Вадька заметил Санчо Панса на его любимиом осле. Странно, отчего вспомнился ему этот вечный оруженосец?.. То пузатый чайник восседал на колченогом стуле.

Ходасевич поморщился.

- Ну и вонь! Будто всю ночь трахались!

- Во-первых, ночь только начинается. А, во-вторых... чем тебе не нравится аромат любви?

- Аромат любви? - Вадька хмыкнул.- Да здесь трахались не меньше двух жадных баб и двух потных мужиков!

- Не угадал. Их было больше. И все же это...- Катарина, закрыв глаза, с нарочитым наслаждением вдохнула сумрачный, спертый воздух,- и все же это аромат, будоражащий воображение и напоминающий плоти о ее главном предназначении. Ты скоро с этим согласишься, Вадик. А пока... Чаю хочешь? не дожидаясь ответа, девушка плеснула из чайника в стакан, стоявший там же, на стуле, и протянула Вадьке.

Чай был, на удивление, горячим, крепким, с приятной горчинкой. Заваренный на травах, он навязчиво напоминал о прошлогоднем лете, о его густых, пьянящих ароматах, о травах, которые по пояс, о стогах, из которых не выбраться, не вернуться в пыльный город... Чай пах черт знает чем! Ходасевич отпил из стакана, потом... потом жадно опрокинул его и проглотил вяжущую язык жидкость. Не допил, может быть, полглотка. Наконец осмелел и сделал пару шагов к пропасти.

В глазах помутилось, взгляд заметался, закрутился вокруг одному ему известной оси, будто стрелка компаса, голова закружилась... Взгляд вдруг замер, обращенный внутрь самого Ходасевича - и ничего не увидел!..

Катарина вовремя поддержала Вадьку под локоть, спасительно задышала в лицо.

- Фух!.. Что это со мной? Во второй раз!

- Ничего, пошли. И не такое бывает.

- Там вино, здесь чай! Что ты мне все подсовываешь?!

Ходасевич послушно шел за Катариной. Она подвела Вадьку к ширме из такого же матового материала, каким были драпированы отдельные места стен в коридоре. Ширма была расписана замысловатым рисунком, Ходасевич не успел толком его рассмотреть - девушка плавно отвела край ширмы и легонько толкнула в плечо своего спутника. Впереди стояла странная кровать. За ней, метрах в десяти, дышала, жила стена, выкрашенная в тревожный молочно-белый цвет. Будто плотный туман проник в комнату и встал стеной. Ходасевич уже стал различать голоса, влажный кашель, шум, схожий с тяжелым дыханием топи, словно за стеной-туманом расстилалось болото - шагни навстречу и завязнешь навеки... Вадька мотнул головой, поспешив избавиться от наваждения. Шумы пропали, но остались странная кровать и молочная стена. И все ж таки она колыхалась - едва-едва... Мерещится черт знает что! Ходасевич сердито посмотрел на кровать.

В первый момент она показалась Вадьке полуразобранной -без матраса и спинок, но зато с зажженными свечами на концах четырех высоких стоек, к которым крепилась пустая рама кровати. Вместо матраса на ней в три яруса, менее чем в полуметре друг от друга, были натянуты простыни. Прозрачные, они были расписаны тем же сложным рисунком, который Вадька не смог разобрать на ширме. Драконы, опутанные не то разноцветными нитями, не то лучами нездешних звезд. На простынях громоздилось много странных предметов, среди них украшения из керамики, даже еда, разбросанная, казалось, как придется. Но Катарина помешала Ходасевичу рассмотреть удивительную инсталляцию.

- Не смотри пока. Сейчас ты сам примешь в этом активное участие.

В руках Катарины вдруг появилась такая же прозрачная простыня, она загадочно позванивала чем-то металлическим, блеснувшим в глаза Ходасевичу.

- Что это за прибамбасы? - спросил он.

- Натяни-ка на кровать! - Катарина протянула простыню, и Вадька ухватился за прохладные замки-карабины, пришитые к ее углам.

- Вот что звенело!

Ходасевич защелкнул карабины на четырех кольцах, каждое из которых было приварено к высокой стойке. Простыня натянулась цирковой трапецией. Еще четыре кольца, расположенные под самыми свечами, остались свободны.

- Простыня - не простыня, гамак - не гамак! - подивился Вадька. Он нагнулся - любопытство не давало ему покоя,- увидел, что и три нижних простыни с живописным на них беспорядком таким же образом были натянуты на кровати.