Сергей Абрамов - Человек со звезды

В фантасмагоричном галлюциногенном мире, сочиненном и построенном Свеном, Зойка думала о Свене именно как об инопланетянине, а не психе-командированном из Краснококшайска. Но принимала ли она всерьез его мир? Да, купалась — всерьез; да, яхту испугалась — всерьез; да, запах шашлыка от избушки у реки — тоже всерьез; но тем не менее, но тем не более… Если Зойка начинала игру — в любовь ли, в отдых ли, в гости ли, если Зойка четко решала для себя, что все начатое — только игра, то она отдавалась ей легко и с удовольствием, все до одного правила блюла, верила в игру, как в реальность, но — лишь до конца игры.

А у всякой игры есть конец. Тем паче, что Зойка затвердила точно: желаемым может быть только действительное, врет Свен. На том стоим, и никто пути пройденного у нас не отберет.

Домик на берегу, по всему видно, баней был. То ли финской, то ли русской, но срубленной богато и любовно. И наличники-то на оконцах резные, вязевые; и столбы-то на крыльце фигурные, художественные; и крыша-то красною черепичкою крыта; и бревна-то на баньку пошли ровнехонькие, одно к одному; и дух-то из нее выползал прихотливый, березовый, смородинный, эвкалиптовый, а еще какой — Зойка таких запахов не слыхала, не доводилось ей.

В бане орали, ржали, матерились.

Зойка представила себе временных постояльцев отеля, умученных заседаниями, совещаниями, докладами и содокладами, беготней по кабинетам, столовым и магазинам, Зойка представила себе крохотные душные однобедренные номерочки, нищие буфеты на третьем, пятом и девятом этажах с кривыми сосисками, с лоснящейся колбасой, с вечно крутыми яйцами, Зойка легко поняла вечернее одиночество этих провинциальных инопланетян, залетевших в негостеприимную Москву, и сразу же оправдала их, и поняла, и простила, и даже подумала, что желание сладко попариться — с доступными бабешками, с обильной жратвой, с хорошей выпивкой, в славную погодку на славной природе — да не хуже других! И главное, объяснимо. Да и чего им еще желать?..

Дверь на резном крыльце распахнулась, из нее выскочил здоровенный бородач, прикрытый единственно березовым листком на причинном месте. На закорках у него сидела голая толстая Даная привокзального розлива и сверкала на солнце золотой фиксой — что твоим лазером. В три прыжка мужик одолел ступеньки и сиганул в реку. Бабешка сразу же отцепилась от него, запрыгала на одном месте, повизгивая и шлепая о воду литыми грудями, а мужик, ухая, поплыл саженками на тот берег.

Зойка отвернулась.

Не то чтоб она была ханжой-недотрогой — да такого повидала за свой бабий век, за гостиничную свою неподцензурную службу, да такого наслышалась, что все эти картиночки ей — как слону горчичник! — но противно стало. Пошла в горку — прочь от реки, от буйства духов. А буйство, похоже, ширилось: на реке орали на разные голоса, веселились, по-научному — релаксировали. Над Зойкой в синем небе, но невысоко парил бумажный змей, воздушные лихие потоки давили его к земле, а он не хотел и, наоборот, рвался к солнцу, как Икар. И вырвался-таки! Но в некий момент, научно говоря, контрапункта он совсем низко завис над Зойкой, и та увидела на змее большую черно-белую фотку грустной девочки лет двенадцати, а над фоткой — надпись плакатным пером: «Наташенька, золотце мое, вернись к маме!» Змей, повторимся, одолел потоки и глиссанул ввысь, мячиками в ней запрыгали: вернись к маме, вернись к маме, вернись к маме… Зойка, любопытная, быстро ухватила одну и, вскрикнув, выронила: буковка оказалась горячей, как головешка.

— Жжется, — удивленно сказала Зойка.

Свен только плечами пожал: мол, всяко бывает.

— Это тоже чье-то желание? — спросила Зойка.

— Наверно.

— А почему оно не исполняется?

Буковки, как гномы, шуршали в траве.

— Не знаю. Такое, значит, желание.

— Я хочу, чтобы Наташа вернулась к маме.

— Какая Наташа? Кто мама? Помилуйте, Зоя, это же не ваше желание…

— Нет, пусть вернется, — упрямо настаивала Зойка.

Свен тяжко вздохнул:

— Считайте, что вернулась.

Змей резко затормозил, пошел на посадку. Зойка не видела, где он сел, но зато увидела вдалеке среди деревьев девочку, которая легко бежала куда-то.

— Это Наташа? — строго спросила Зойка.

— Наташа, Наташа, — успокоил Свен. — Кто ж еще?..

— Так-то лучше. А то одни сопли: вернись, вернись…

— Вы вмешались в чужую фазу, — укорил ее Свен. — Так нельзя.

— Можно! — утвердила Зойка. — Эта мамаша-дура, может, и хотеть уже перестала, а я ей помогла. Просто так. Разве неправильно? Разве я плохо поступила?