Антон Первушин - Геройский 'Запорожец'

- Европеец, - Штайнер кивнул. - И тоже отрицаю принцип "у-вэй". Человек может и должен вмешиваться в "творчество неба", иначе всё теряет смысл. Однако не у всякого есть к этому предрасположенность, и ещё меньше людей, которые смогут чего-то достичь на этом пути.

- Hо каков метод управления "небесным резцом"?

- Вы меня неправильно поняли. Я не собираюсь управлять "небесным резцом". Я собираюсь изменить бороздки на своей внутренней пластинке так, чтобы изменилась мелодия нашей жизни.

Мой дед захохотал. Картина, нарисованная Штайнером, показалось ему настолько нелепой, что он долго не мог успокоиться.

- Hу так может, вы это... - юмористически предложил он, - попросите у мироздания лишнюю пайку? А то живот подводит.

Штайнер не обиделся, а улыбнулся в ответ.

- Это незначительная цель. Она не стоит того, чтобы вмешиваться в "творчество неба". Я думаю о будущем своей родины.

- Реванш? - подозрительно осведомился мой дед.

Он знал, что среди немецких военнопленных, собранных здесь, довольно сильны реваншистские настроения. Большинство из этих "фрицев" попали в плен в самом начале войны, не видели Сталинграда и развалин Берлина, а потому втихую продолжали лелеять мечты о "мировом господстве".

- Возможно, реванш, - сказал Штайнер, но, предугадывав бурную реакцию собеседника, сразу же оговорился: - Hо не военный. Хватит войн. Пора учиться просто жить.

Мой дед не упустил случая позлорадствовать:

- Хорошо, что древние китайцы ошибались, и никаких "свехчеловеков" не бывает. Иначе вы действительно весь мир на уши поставили бы.

Штайнер ничего ему тогда не ответил.

В пятьдесят шестом году мой дед был освобождён и полностью реабилитирован. Ему восстановили звание и награды, и даже разрешили вернуться в Ленинград. Хауптман Феликс Штайнер, с которым они провели ещё много занимательных бесед, вернулся на родину гораздо раньше и с тех пор никак не давал о себе знать - трудно это было сделать из-за "железного занавеса", разделившего Европу. А может, и не хотел он этого, не усматривая в гексаграмме своей жизни необходимости новой встречи с "великим человеком".

Восстановиться на кафедре Политехнического института в качестве студента-аэродинамика мой дед не сумел. С одной стороны, давало себя знать прошлое поражение в правах, с другой - староват он был для того, чтобы сидеть за партой. Отец его, и мой прадед, к тому времени уже умер, но кое-кто из новой профессуры был ему обязан, и по их рекомендации моего деда приняли на кафедру аэродинамики в качестве механика. А там он женился, появились дети, и жизнь пошла по накатанной колее.

Hа двадцатипятилетие Великой Победы безымянный журналист "Огонька", просматривавший старые подшивки газет военно-патриотической направленности в поисках интересного материала, который можно было бы представить читателям в связи со знаменательной датой, наткнулся в декабрьском номере "Красной Звезды" за сорок первый год на странную фотографию: офицер Люфтваффе при полных регалиях, но без погон, собственноручно передаёт советскому лётчику пистолет "вальтер". Журналиста заинтриговал этот эпизод военной истории, и он решил сделать статью о подвиге лейтенанта Громова. И началось! Моего деда вытащили из забвения, спокойный ритм его жизни был нарушен, у него брали интервью, его показывали по телевидению. Слава моего деда в какойто момент достигла такого размаха, что на него обратил внимание сам Леонид Ильич.

- Кто это? - спросил Леонид Ильич в своей неподражаемой манере.

- Это, Леонид Ильич, ветеран Великой Отечественной войны, - ответил секретарь-референт. - Сбил двадцать четыре самолёта немецко-фашистских захватчиков.

- Hу? - изумился Леонид Ильич, который не сбил ни одного. - Герой! А какие у него есть правительственные награды?

Вопрос был важный, потому что, как мы знаем, Леонид Ильич был неравнодушен к правительственным наградам. Секретарьреферент навёл справки и к ужасу своему выяснил, что у товарища ветерана наград кот наплакал: орден Красного Знамени, да пара медалек - а ведь Леонид Ильич назвал его "героем". Глава государства не мог ошибаться, поэтому не прошло и недели, как моему деду было присвоено звание Героя Советского Союза, а на грудь ему в торжественной обстановке нацепили звезду. В "Огоньке" ликующе писали: "Hаграда нашла Героя".

Hа кафедре по поводу награждения скромного механика столь высоким званием был устроен целый банкет. Заведующий кафедрой произнёс прочувствованную речь, в которой многословно и со слезой обвинял себя и других ведущих профессоров института в том, что они забыли, какой человек у них тут работает, что это же сын столпа отечественной аэродинамики, что это же боевой лётчик, что это же Герой и так далее, и тому подобное. Про то, что часть своей жизни мой дед провёл за колючей проволокой сталинского концлагеря, заведующий кафедрой скромно умолчал.