Дмитрий Де-Спиллер - Поющие скалы (сборник)

Петр Илларионович Зыбин был богат, здоров и уважаем. Располагая значительными средствами, он жил широко, и его гостеприимство пользовалось заслуженным признанием. К тому же, что весьма и весьма важно, возраст его был подходящ. Да, неженатый, но вполне годный к противоположному состоянию, Петр Илларионович находился под недреманным присмотром матушек всего Лукоморска, Увы, увы… Приятно величавый, стройный, любезный в меру, Петр Илларионович недолго обнадеживал матушек в их матримониальных устремлениях. Не отказывая никому в учтивом приеме он внутренне замкнулся, как бы очерствел, взгляд его заморозился. Перемена эта произошла с ним вскоре после народного гулянья, коим было ознаменовано учреждение в Лукоморске городской думы. Отцы города закатили по этому случаю празднество, украшенное богатым фейерверком.

Организацию представлений взял на себя арендатор увеселительного пустыря, антрепренер Роман Петрович Протасов, между тем как упомянутому Петру Илларионовичу Зыбину поручили от имени новообразованной управы вести переговоры с пиротехником. Зыбин, можно сказать, сам напросился на это дело и хорошо при этом был понят остальными учредителями дворянского собрания, потому что все как раз и знали Петра Илларионовича как человека ученого и дельного, причем любящего механику и всевозможные хитроумные изделия рук человеческих.

Действительно, состоятельный и гостеприимный Зыбин, немало путешествовавший в юности да и впоследствии по Европе, прослушавший вроде бы даже какие-то курсы лекций в отдаленных университетах, был пристрастен не только к размышлениям философического плана, но и к игре с опытами технического порядка. Именно поэтому первую половину дня, отдаваемую людьми его круга визитам и гостиным, он проводил в личной лаборатории, оборудование коей он вывез из-за границы и разместил в самом светлом покое своего особняка.

Главной идеей, подстрекавшей научные устремления молодого Зыбина, было подозрение, что в свойствах лучистой энергии хранится один из ключей к условной азбуке всего мироустройства. Эту мысль и связанные с ней фантазирования он вывез со студенческих европейских скамеек, а, надо сказать, в эту эпоху в Европе много говорили о световых явлениях, их удивительных загадках и вообще причинах существования света. Свои размышления и результаты опытов, посвященных призрачной природе света, осторожный Зыбин, как бы не доверяя этому самому свету, хранил в полной темноте. Рукописи складывались в недра старинного морского сундучка голландской работы, унаследованного от деда-адмирала.

Итак, именно вечер фейерверка переменил уклад жизни героя первой части нашего рассказа, сделал из нашего барина настоящего отшельника, а его морской сундучок тем кладом, который впоследствии так пригодился науке.

Ну что же, пришла пора сказать несколько слов о самом вечере и цветении пороховых гирлянд в его темно-синем небе.

Этот достопамятный фейерверк Зыбин наблюдал 5 июня 1872 года. В те годы на краю города на берегу большого пруда располагался пустырь, который его арендатор, Роман Петрович Протасов, несколько оживил, застроив дощатыми балаганчиками и эстрадными площадками, чтобы устраивать здесь гуляния с оркестрами, представлениями и фейерверками.

5 июня, вечером, место увеселений было расцвечено фонариками и увито праздничными лентами. Со стороны Каменного моста густые толпы собирались к балаганчикам и фонарикам. Сам Роман Петрович, массивный, статный, командовал, распоряжался, всюду поспевал. Он сиял добродушием и обвораживал улыбками, показывая ослепительные зубы. Вся идея праздника по случаю учреждения в Лукоморске городской думы принадлежала остроумно-изобретательному уму Романа Петровича, и вот она счастливо воплощалась в действительность. А сборы предвиделись огромные. Потому и сиял Протасов, что рассчитывал одним махом расплатиться с многочисленными кредиторами, от которых, признаться, спасу не было.

Глянув на большие серебряные часы, Протасов увидел, что музыке давно уж пора бы грянуть, и побежал к оркестру. Музыканты, как выяснилось, только и ждали его появления, чтобы потолковать с ним о недополучении жалованья. Но сегодня вид Романа Петровича был настолько самоуверен, неотразим, что оркестранты как-то сразу сникли и покорно расселись за пюпитрами. Капельмейстер разгладил рукой важные усы, сверкнул глазами и взмахнул палочкой. Мощные и бодрые звуки марша огласили пространство. Обе кассы не успевали продавать билеты.