Джек Кейди: Пёс дороги

Брат Джесси похоронил свой «хадсон» в шестьдесят первом, и на дорогах стало тоскливее. Тогда ночами на прорезающей Монтану трассе-2 еще выли моторы машин резервации, и фуры резали фарами темноту. Глухо вибрировали прицепы, и лихой гул раздавался над пастбищами, когда грузовики свистели мимо баров на каждом перекрестке. Власти штата ставили стальные кресты на местах аварий. Возле баров кресты образовывали заросли.

«Хадсон» звался Мисс Молли. Она отмахала 220 тысяч миль, и ни разу сцепление не полетело. С годами она приобрела почтенный вид, свойственный старым механизмам. Массивная и грузная, как тяжеловоз или каменная глыба, одно боковое стекло треснуло, во вмятинах грунт без краски. Она и вид имела бывалой гончей, взявшей след. Я был тогда намного моложе, но не настолько, чтобы не ведать страха. В похоронах крылась какая-то тайна, ведь Брат Джесси устроил их среди ночи.

Когда-то Брат Джесси приобрел восемьдесят акров пастбища, которое тогда гроша ломаного не стоило. Для выпаса на нем места не хватало, а разводить там можно было ну разве что костры. Джесси отбуксировал туда старый жилой фургончик, обложил его тюками с сеном для утепления и воды привез ровно столько, сколько хватило бы одному. К тому моменту, как сдох «хадсон», Джесси готов был взяться за дело.

— Джед, — сказал он мне в ночь похорон, — я намерен войти в историю, и плевать на проклятых демократов в правительстве.

«Хадсон» у жилого фургончика, казалось, вот-вот стартанет в гонке, но бедняга был обречен. Меж весенними облаками пробилась луна, и горные пики на западе засветились снегом. На трассе-2 какой-то лихач на старом плосконосом «форде» переключился на вторую. Прямо-таки слышалось, как стучат цилиндры.

— Кто-то основательно накрутил мальчику хвост, — хмыкнул Джесси. — Похоже, ему дорога в кювет. — Он грустно вздохнул. — Хоть ночь теплая. Зимних похорон я бы не перенес.

— Пес Дороги? — спросил я, имея в виду водителя «форда»: уже одно это говорит, как молод я был тогда.

— Это не Пес, — уверенно возразил Джесси. — Уж Пес-то не помрет в канаве.

Никто не знал, откуда Брат Джесси столько знал, и никто не ведал, был ли он кому-то братом. В тот единственный раз, когда я спросил, он ответил: «Я из такой же любящей семейки, как твоя». Чушь какая-то: мой отец умер, когда мне было двенадцать, мать снова вышла замуж, едва дождавшись моего семнадцатилетия. Она собрала вещи и укатила в Висконсин.

Никто не знал даже, как и когда Джесси попал на землю Монтаны: однажды мы проснулись, а он сидит в баре и выглядит так, словно всегда с нами, а может, так оно и было.

Его восемьдесят акров начали понемногу заполняться. Ветхие печатные станки скалились беззубо, точно болтающие старухи. В притащенной со свалки теплице хранилась собачья еда, запчасти для двигателей, хромовые сушилки из парикмахерских тридцатых годов, грошовая посуда, лезвия для кос, мотки переплетной бечевки, древняя поперечная пила, сиденья из школьного автобуса и еще уйма далеко не столь полезной всячины.

Еще в тепличке жила пара приблудных кошек, но Большой Кот стоял под открытым небом. Это был старый бульдозер Д-6 с ковшом, и время от времени Джесси его раскочегаривал. Но по большей части он стоял себе и стоял. Летом в его тени валялись собаки Джесси: Картошка был коричневым, толстым и не слишком умным, а Чипс — мелким непоседой. Иногда они ездили с Джесси, а иногда оставались дома. Тогда их кормили мы с Майком Тарбушем. Когда случалось что-то важное, собаки путались под ногами. За исключением меня, они одни и пришли на похороны.

— Если делать, — горестно сказал Джесси, — то уж делать.

Он завел Кота и, включив фары, двинул к месту будущей могилы — насыпи, выходящей на трассу. В те времена волосы Джесси еще блестели черным, а в темноте казались и того чернее. Пряди свисали ему на лицо: индейский лоб и шотландский шнобель. Почти все шесть его футов были затянуты джинсой, но он даже поджарым не казался, скорее — тощим. Ступни его были под стать росту, а руки, казалось, их даже превосходили, но гонять Кота он умел.

Я стоял и смотрел, как он работает при луне. В топке бульдозера бился язычок пламени. Огонек вспыхивал на фоне черноты далеких гор и жарко светил под холодной весенней луной. Яму Джесси вырыл быстро, оттащил в сторону кучу земли, а после взялся за тонкости. Он выводил и перевыводил могилу. Вынимал чуточку с одной стороны, сдавал назад, смотрел и решал, что линия ему не нравится. Потом вынимал еще чайную ложку, а после возился с ведущим в могилу спуском. Ясно было: ему нужен легкий уклон, чтобы носом «хадсон» смотрел на дорогу. У старого Картошки был собачий слух, но ни чуточки собачьего здравого смысла. Он залаял на луну.