— Не надо, — глухо простонал он.
— Ну же, Эркин, — не отступала Женя. — Ну же, посмотри на меня. Ты тот, кем себя считаешь, понял? Ты не кукла, ты — человек.
Она отпустила его. Ей хотелось погладить эти взъерошенные торчащие иглами пряди, но она удержалась. Сейчас этого нельзя. И… и надо поесть.
Женя ушла на кухню и поставила на плиту чайник. Плита была ещё тёплой, но чая на такой не вскипятишь. Она открыла топку и стала на углях разводить огонь, подкладывая лучинки. И когда за её спиной раздались лёгкие шаги — она не услышала, а как-то ощутила их — она не обернулась.
Эркин мягко потеснил её у плиты, забрал лучины. Женя кивнула и встала. Пока он налаживал огонь, она принесла из комнаты их чашки, вылила в лохань остывший чай, ополоснула чашки и ушла в комнату. Что у неё… у них есть? Хлеб, масло? Нет, масла мало. А печенье ещё есть? Да, немного, но им хватит.
Она заново накрыла на стол и вернулась на кухню к Эркину.
Он по-прежнему сидел на корточках у плиты, неотрывно глядя в открытую топку.
— Я не доливала, — сказала Женя. — Подогреется и ладно.
— Я долил, — голос у Эркина хриплый, натужный, как не его.
Женя кивнула.
— Ты… — она вздрогнула, так неожиданно он заговорил. — Ты простишь меня?
— За что? — ответила она вопросом и не дала ему ответить. — Ты ни в чём, понимаешь, ни в чём не виноват. И что бы ты ни говорил, но они… эти книжки врут.
— Это всё правда.
— Не вся, — возразила она. — А полуправда — тоже ложь.
Чайник тоненько свистнул, и Эркин закрыл дверцу топки и встал. Подошёл к Жене и остановился перед ней. Она требовательно смотрела ему в лицо. И увидела, как оно медленно меняется, как из-под жёсткой корки проступают знакомые черты.
— Да, — его голос тоже стал прежним. — Это не вся правда.
У чайника задребезжала крышка, и он повернулся к плите, взял чайник и понёс в комнату. Женя посторонилась, пропуская его, и вошла следом.
Они снова сели за стол. Женя налила чай и аккуратно, чтобы треском обёртки не разбудить Алису, вскрыла пакетик с ореховым печеньем. Эркин взял печенье, хрустнул им, отпил чаю и… наконец улыбнулся. Женя перевела дыхание и взялась за свою чашку.
— Женя, — голос Эркина ровен и мягок. Как всегда. — Я ведь помню, как нас снимали, ну, фотографировали. Понимаешь, нам велели принять нужную позу и снимали, — он вдруг улыбнулся. — Я помню. Было трудно.
Женя кивнула, улыбнулась. Не его словам, а тому, что он становится прежним. Пусть говорит. Пусть говорит, что хочет, о чём хочет…
— Женя, — Эркин смотрел на неё с какой-то новой горькой улыбкой. — Я сам не всё понимаю, но… но я тебе всё расскажу. Обо всём.
— Не надо, — Женя подалась к нему, накрыла своей ладонью его руку. — Тебе ведь… тяжело, неприятно вспоминать, так?
— Так, — кивнул он. — Но… я хочу, чтобы у меня не было тайн. От тебя.
— Спасибо. И я тоже тебе расскажу. О своих тайнах.
Эркин мягко накрыл ладонью её руку, лежащую на его кулаке.
— О чём мне рассказать тебе?
— О чём хочешь.
Он опустил веки, его лицо стало опять жёстким, но он явно заставил себя снова посмотреть на Женю.
— У меня никогда… не будет детей, Женя. Спальникам убивают семя. Там… в книге об этом нет. И… и если спальник три или там четыре дня… не работает, он… он начинает гореть. Это очень больно, — Эркин говорил по-английски, медленно, подбирая слова, будто вдруг забыл язык и теперь с трудом вспоминал. — Когда меня купили в имение, давно… пять лет прошло… я горел. Ты… ты звала меня… я слышал тебя. И выжил. Если бы не ты… И я не работал больше… спальником.
— Эркин…
— Нет, Женя, подожди. Когда спальник перегорит, он уже не может… работать. Я думал… всё… кончилось… я не ждал… а тут… я… я никогда не работал с тобой, Женя. Правда. Я сам не знаю, как это… я себя не помню, когда… Я… я хочу, чтобы тебе было хорошо.
— А тебе самому, — Жене удалось перебить его, — тебе со мной хорошо?
— Лучше не бывает.
Эркин ответил с такой убеждённостью, что Женя засмеялась.
— Мнение знатока, да?
Он не сразу понял, а поняв, улыбнулся той, памятной Жене ещё с их первой встречи, преображающей его лицо улыбкой.
— Нас в Бифпите десять было. Ну, таких, как я. Поломанные куклы.
— Эркин!
— Нет, Женя, я о другом. Они тоже горели, зимой… нет, не то, понимаешь, это правда, что мы работали по приказу, но… но мы боялись… кто отказывался работать, того убивали. После двадцати пяти лет убивали всех. Я не знаю, почему… нет, мы можем по приказу, через силу, через… через всё… но…
Читать дальше