Сергей Георгиев: Камертон

— Да нет, — возразил я. — Только почему же так много забыто, если я — совершеннейшая из грампластинок?

— Вот-вот! — обрадовался профессор Иришкин. — Еще древние заметили, что человек — существо престраннейшее, единственное в природе существо, в ком дух и материя, мысль и тело существуют не только в единстве, но в динамике, в развитии! Вы меняетесь, меняетесь одновременно и душевно и физически, этот процесс постоянен и необратим. Я понятно объясняю?..

— Конечно! — успокоил я профессора.

— А я вот сам почти запутался… — профессор вздохнул. — Был, был соблазн свести мысль к рефлексам, нейронным связям и тому подобному… Ну ладно. Сейчас мы приступим…

— Так я беру гитару?

— Какую гитару? На черта нам, извините, ваша гитара? А впрочем, берите! И давайте ваш «Секстет», если не хотите «Прелюдию и фугу ре-минор»!

Я взял гитару и начал ее настраивать.

— Вас никогда не удивляло, что музыку, звучащую в нас, — продолжал профессор Иришкин, — мы воспроизводим или, иными словами, материализуем таким странным способом? Вот как вы сейчас — берете фигурный деревянный ящичек с натянутыми проволочками и… Или собираются несколько человек с такими же ящичками, с металлическими трубами… А ведь в вас-то музыка уже звучит!

— Ну и что?

— Вы никогда не слышали человека, подражающего скрипке? А человека-оркестр?! Здорово?! Все дело в том, что материальная-то часть человека, если можно так выразиться, гораздо

менее совершенна, чем хотелось бы. У большинства индивидов, по крайней мере. Между тем человек сам — инструмент, причем в этом смысле он гораздо выше грампластинки, гораздо выше!

— Гитара настроена, профессор.

— Да оставьте вы, наконец, в покое эту гитару!.. Может ли человек думать топором, а? Нет, он думает при помощи топора, когда строит дом! Архитектор давно умер, а я понимаю, что он хотел сказать своим творением! Сколько музыкально мыслящих людей, думающих симфониями, прелюдиями, ариями, немы только потому, что у них короткие пальцы или их вовремя не отдали в музыкальные школы! И я, кажется, решил эту проблему! Да-да, не улыбайтесь! Сейчас зазвучит Бах. Представьте себе, что это вы исполняете его! Я прицеплю кой-какие датчики к вашему запястью, вы не против? Ну и прекрасно. Сейчас, сейчас включу пластинку, а вы… Да нет, никакая это не думающая машина, нет. Это ваше продолжение, своего рода топор. Ну, не совсем топор… Главное — здесь, в чемоданчике, он вроде камертона. Каждый человек неповторим, уникален даже физиологически, и мой камертон должен почувствовать вас, настроиться на вас.

Профессор умолк и запустил проигрыватель. Зазвучал один из Бранденбургских концертов Баха, зазвучал в великолепном исполнении Лондонского симфонического оркестра — ошибиться тут было невозможно. Я устроился поудобнее в кресле, закрыл глаза и… поплыл куда-то.

И вдруг я стремительно, камнем полетел в пропасть. Замечательный оркестр безбожно фальшивил. Я открыл глаза. Пластинка не вращалась. Профессор Иришкин, прищурившись, с блаженной улыбкой раскачиваясь в кресле, беззвучно подпевал.

— Феноменально, мой юный друг! — вскричал ом. — Поздравляю вас, вы — отменный исполнитель!

— Профессор, но неужели же вы не слышите?!

— Слышу, мой юный друг, слышу! Проигрыватель давно отключился, но музыка звучит, звучит!..

— Фальшиво!

— Что такое?

— Музыка звучит фальшиво! Это просто ужасно, профессор! Или ваш камертон и я еще не «притерлись» друг к другу, или…

— Или… — вздохнул профессор. Он внимательно оглядел меня и еще раз вздохнул. — Или из двух составляющих гармонии я сконструировал пока только простейшее… А начинать-то, пожалуй, надо было с вас. Вас нужно сделать талантливым! Что ж, если вы не против, мой юный друг, прямо сейчас и начнем…