Эллис Питерс: Лев в долине

* * *

Я по привычке заказала номера в гостинице "Шепард". Эмерсона это категорически не устроило. Впрочем, я каждый год слышу от него одни и те же жалобы и привыкла не обращать на них внимания. Есть гостиницы поновее, предлагающие не меньше комфорта, зато постояльцы "Шепарда" получают все мыслимые удобства и заодно попадают в самый центр великосветской жизни Каира. Меня привлекает в этой гостинице как раз то, что совершенно безразлично Эмерсону. Он бы предпочел поселиться в арабском квартале и наслаждаться отсутствием водопровода и канализации. (Мужчины по своей природе - неисправимые грязнули. Эмерсон относится к тем немногим, кто осмеливается признаться в этом вслух.) Я уже научилась мириться с любыми лишениями, но не вижу причин отказывать себе в комфорте, когда он доступен. Мне хотелось отдохнуть несколько дней от корабельной скученности, прежде чем удалиться в пустыню.

Уверена, любой счел бы это мое желание разумным. Эмерсон утверждает, правда, что я предпочитаю "Шепард" из любви к сплетням, но это, конечно, шутка.

Я слышала жалобы, будто в разгар сезона в "Шепарде" трудно найти свободные номера, но мне обычно везет. Нас там встречают как давних и желанных постояльцев. Поговаривают, что герр Бехлер, управляющий гостиницей, смертельно боится Эмерсона, потому и удовлетворяет все его требования, но к этим слухам нельзя относиться серьезно. Герр Бехлер - мужчина рослый и крепкий, такого трудно запугать.

В этот раз он ждал нас на террасе, чтобы радушно приветствовать заодно с другими гостями, прибывшими в Каир александрийским поездом. Его величавая голова с роскошной седой гривой возвышалась над толпой. Мы уже готовились вылезти из кареты, когда позади нас остановился еще один экипаж. Мы не могли его не заметить - столь сильное впечатление он произвел на людей, отдыхавших на террасе. Публика разом оцепенела, уставившись на прибывших. Через минуту мертвая тишина сменилась возбужденным перешептыванием.

Два серых коня-близнеца, впряженных в экипаж, потряхивали гривами, украшенными багровыми перьями; они гарцевали на месте, каждым движением демонстрируя породистость. Высокий стройный мужчина в костюме для верховой езды и надраенных башмаках спрыгнул на землю и бросил вожжи стоявшему на задках форейтору. Казалось, по его черным волосам прошлись тем же гуталином, что и по башмакам, тонкие черные усики выглядели нарисованными, в правом глазу ослепительно поблескивал монокль.

- Будь я проклят, если это не мерзавец Каленищефф!

Эмерсон не умеет разговаривать тихо. На его зычный голос оглянулись все, включая самого Каленищеффа, в бесстыжей улыбке которого проглянула некоторая растерянность. Но уже в следующую секунду он пришел в себя и помог выйти из экипажа своей спутнице.

На ее тонкой шейке и узких запястьях сверкали бриллианты, серо-зеленое шелковое платье туго обтягивало стройный стан, на воротнике из белого шифона мерцала брошь с изумрудами. Зонтик был в тон платью. Под зонтиком я успела рассмотреть очаровательное смеющееся личико. Щечки и губки на этом личике были гораздо ярче, чем им назначила Природа.

Эффектная пара стремительно поднялась по ступенькам и исчезла за дверями гостиницы.

- Любопытно... - проговорила я. - У кого хватило...

- Неважно! - отрезал Эмерсон, твердо беря меня за руку.

По традиции нам предоставили номера на третьем этаже, с видом на сады Эзбеки. Разобрав вещи и переодевшись, мы спустились на террасу выпить чаю. Эмерсон меньше обычного ворчал по поводу чаепития, которое он считает "абсурдным светским ритуалом", так как долгая дорога и густая уличная пыль вызвали у всех нас нестерпимую жажду.

Чаепитие на террасе гостиницы "Шепард" - популярнейшее развлечение среди праздных туристов, но даже такие бывалые путешественники, как мы, никогда не устают от живописных картин египетской жизни, которыми изобилует улица Ибрагима Паши. Вокруг гостиницы снуют попрошайки, торговцы, погонщики ослов, конные повозки разной степени неопрятности. Всех здесь обуревает одно желание - подработать, оказав мелкую услугу постояльцам гостиницы.

Мы уселись за столик и продиктовали официанту заказ, потом я достала из кармана платья лист бумаги. Это был список запретов для Рамсеса, который я немедленно ему зачитала. Начинался список с требования "не болтать с погонщиками ослов", а кончался мольбой не повторять слов, услышанных от погонщиков ослов в прошлом году". Рамсес бегло говорит по-арабски - увы, на самом вульгарном жаргоне этого изысканного языка.