Эллис Питерс: Послушник дьявола (Хроники брата Кадфаэля - 8)

Потом, конечно, нашлись умники, крепкие задним умом, которые, перебирая всяческие предзнаменования, намекали на приметы и нагло утверждали, что все были ими предупреждены. После любого потрясения и последующего успокоения всегда обнаруживается множество подобных запоздалых советчиков.

Два дня спустя брат Кадфаэль по чистой случайности оказался свидетелем прибытия нового члена общины. Несколько дней стояла ясная солнечная погода, будто специально, чтобы можно было собрать ранние яблоки и привезти на телегах свежесмолотую муку. Но потом разразился ужасный ливень, превративший дороги в непролазную грязь, а каждую ямку на большом дворе - в предательскую лужу. Переписчики и художники благодарили судьбу, что могут сидеть за своими столами в нишах скриптория. Мальчики оказались запертыми на время в помещении, предназначенном для игр; в лазарете немногие больные, находившиеся там, чувствовали, как все ниже и ниже падает их дух и одолевает грусть от вида тускнеющего за окном света. Гостей в это время было очень немного. В гражданской войне наступила передышка, высокопоставленные священнослужители пытались призвать обе стороны к согласию. Большая же часть Англии затаилась в своих домах и выжидала; только те, у кого не было выбора, двигались по дорогам и находили пристанище в странноприимном доме аббатства.

Время после полудня Кадфаэль провел в своем сарайчике при маленьком садике, где он выращивал травы. Ему нужно было не только проследить, как варились разные снадобья - результат осеннего сбора трав, кореньев и ягод; получив копию списка Элфрика, содержащего перечень трав и деревьев, произраставших в Англии полтора века назад, он мечтал в мире и покое изучить его. Брату Освину, чей молодой пыл иногда служил поддержкой Кадфаэлю, но чаще мешал ему наслаждаться своими личными владениями, было позволено удалиться, и он отправился изучать литургию, потому что приближалось время его пострига и он должен был знать все назубок.

Дождь был желанным для земли, но на людей действовал угнетающе, мешал думать. Темнело; буквы на листе, который лежал перед глазами Кадфаэля, стали расплываться. Он прекратил чтение; зная английский с детства, латынь Кадфаэль выучил уже в зрелом возрасте, ценой утомительных усилий, и, хотя и владел ею, она оставалась для него чужим, непривычным языком. Он проверил варившиеся смеси, помешал тут и там, бросил какие-то недостающие травы в ступку и растирал до тех пор, пока они не превратились в пыль и полностью не перемешались; потом он выскочил из сарайчика, быстро пробежал через мокрый садик и оказался в большом дворе. Под рясой он прижимал к груди драгоценный пергамент.

Кадфаэль добежал до навеса над крыльцом странноприимного дома и под его прикрытием собирался с духом, прежде чем пуститься шлепать по лужам в направлении крытой галереи монастыря, когда увидел троих всадников, въехавших со стороны предместья и остановившихся под аркой ворот у сторожки, чтобы стряхнуть капли дождя с плащей. Привратник, торопясь, вышел поприветствовать прибывших и двинулся вдоль стены под прикрытием навеса, а из конюшни выскочил конюх и побежал по лужам, накрыв голову мешком.

"Должно быть, это Леорик Аспли из Аспли и его сын, пожелавший надеть рясу и стать монахом", - подумал Кадфаэль. Он постоял какое-то время вглядываясь в приехавших, частично из любопытства, частично надеясь - увы, тщетно, - что ливень ослабнет и ему удастся пересечь двор и попасть в скрипторий, не промокнув насквозь.

Впереди ехал на крупном сером коне высокий, очень прямо державшийся пожилой человек в толстом плаще. Когда он откинул капюшон, стала видна копна густых седых волос и длинное суровое бородатое лицо. Даже на таком расстоянии оно казалось значительным, неулыбчивым, непреклонным; орлиный нос придавал ему высокомерное выражение, усугубляемое жесткими очертаниями гордого рта; однако, когда всадник сошел с коня, его обращение с привратником и конюхом было подчеркнуто вежливым. Трудный человек. Вероятно, такому отцу нелегко угодить. Одобрял ли он решение сына или согласился против воли, с досадой? Кадфаэль подумал, что Леорику, очевидно, больше пятидесяти, и по простоте душевной счел его стариком, забывая о собственном возрасте, о котором вообще никогда не думал, а ведь ему самому было за шестьдесят.

Гораздо сильнее его внимание привлек юноша, который, как того требовали приличия, почтительно следовал за отцом на расстоянии нескольких ярдов и быстро спрыгнул со своего черного пони, чтобы поддержать стремя отцу. Пожалуй, даже излишне предупредительно, но при этом в его манере держаться было что-то, напоминающее жесткую несгибаемость старшего. Когда они спешились, оказалось, что девятнадцатилетний Мэриет Аспли на голову ниже Леорика; это был хорошо сложенный, стройный, крепкий юноша, на первый взгляд ничем особенным не примечательный. Темные пряди волос прилипли к его мокрому лбу, и потоки дождя струились по гладким щекам, как потоки слез. Он стоял чуть в стороне, со смиренно склоненной головой и опущенными долу глазами, весь внимание, как слуга, ожидающий приказаний хозяина. Когда же они направились под навес сторожки, Мэриет следовал по пятам за отцом, как хорошо обученная собака. И все же в его поведении была какая-то замкнутость, что-то принадлежащее ему одному; он как будто выполнял весь этот ритуал, не участвуя в происходящем душой. Это было скрупулезное соблюдение внешних формальностей, которое не затрагивало даже частички его "я". Насколько Кадфаэль мог разглядеть на таком расстоянии, выражение лица Мэриета было столь же спокойным и суровым, как у Аспли-старшего.