Мэрион Брэдли: Ночной пришелец

Здесь было тепло и уютно, он расслабился и его стали посещать иные мысли.

Он не знал, что и думать о случившемся с ним у стен Ксанаду. Его смущала шишка на затылке. С ним стряслась невероятная штука — в этом он не сомневался. Предостережения Рида не воспринимались им всерьез. В отличие от Рида ему было ясно главное — это не была галлюцинация, и он вовсе не был на грани безумия. Похоже, с ним пытались наладить общение. Были ли его ощущения реальностью или порождениями мозга — вот это он и надеялся узнать.

Каким образом? Он попытался вспомнить те отрывочные сведения о телепатии, которые он где-то вычитал. Хотя он и пытался многословно объяснить Риду, что он имел в виду, говоря о «раскрытии сознания», вообще-то ему и самому не слишком был понятен смысл этих слов.

— Ладно, кто бы или что бы это ни было, — произнес он вслух, — я готов. Если ты можешь найти способ общаться со мной, сделай это прямо сейчас.

И его желание исполнилось. «Я Камеллин», — услышал он.

«Я Камеллин», — и снова наступила тишина. У Эндрю резко разболелась голова, и тягучее ощущение какой-то вполне материальной силы начало заполнять его мозг. «Я Камеллин… Камеллин.» Словно волны накатывались и вытесняли его собственные мысли. Эндрю запаниковал, он попытался противиться этому ужасному ощущению, он пихался руками и ногами внутри спального мешка, как будто дрался с кем-то невидимым.

Постепенно волны угасали и он успокоился, только громкое пыхтенье выдавало недавнее напряжение да скрючившиеся пальцы все еще сжимали край одеяла. Выступившая от ужаса испарина на лбу еще не высохла, но чувство панического возбуждения прошло. Ему показалось, что в этой силе не было враждебности. Он даже ощутил какое-то жгучее нетерпение, подобное дружелюбному нетерпению щенка или собаки, которая может подпрыгнуть и от избытка чувств свалить своего хозяина с ног.

— Камеллин… — вслух произнес Эндрю. Это сочетание звуков показалось ему каким-то особенно чужим. Он надеялся, что, произнося это слово, он сможет сосредоточиться и понять мысли чужака. — Камеллин, все хорошо, приди вновь, только на этот раз не так резко, мягче и медленнее. Ты понял меня? — Эндрю расслабился, в надежде, что повторно он сможет выдержать вторжение этой могучей силы. Теперь он понимал, как сходили с ума.

Даже в этот раз, когда он был подготовлен к тому, что случится, поток, затопивший его сознание, был подобен струе воды, заполняющей бутылку. Он лежал, беспомощный, в поту. Погасли звезды и стих вой ветра — или, может, он ослеп и оглох? Он завис в космическом пространстве и в его сознание проникло что-то. Это не были слова. И не мысленный образ. Но это был смысл, который он понял примерно так:

«Приветствую. Наконец-то. Это случилось и оба наших сознания выдержали. Я — Камеллин.»

Снова он слышал завывание бури и видел сверкание мириад звезд на марсианском ночном небе. Съежившись под одеялом, Эндрю ощутил, что невидимый пришелец в его мозгу как-бы отдалился и давление на сознание несколько ослабело. Теперь Эндрю мог задавать вопросы; мысли Камеллина перетекали к нему и смешивались с его мыслями, но в конце концов Эндрю научился разделять их.

«Кто ты? Я был прав? Ты — марсианский бестелесный разум?»

«Нет, не бестелесный. Тела у нас есть, а точнее — мы обитаем в телах. Но наше сознание и тело отделены. Кроме нас, никто не способен соединить их в единое целое. Когда одно тело умирает, мы переносимся в другое, тело новорожденного организма.»

Судорога ужаса сдавила горло Эндрю, по телу поползли мурашки:

«Так ты намерен…»

«Нет, мне не нужно твое тело. У тебя…» — Камеллин тщательно подбирал слова, — «…зрелая индивидуальность и развитое самосознание. Я мог бы разрушить твой мозг, если бы попытался войти в симбиоз с твоим телом.» — В его мысли проникло чувство отвращения. — «Однако это было бы безнравственно.»

«Надеюсь, благородство присуще всем твоим соплеменникам. Объясни, что произошло с другими людьми, посланными сюда?»

Он ощутил темную волну гнева, сожаления и отчаяния, затопившую его мозг.

«Существа моей расы сошли с ума — и я не смог удержать их. Они оказались неустойчивыми, вы бы сказали — потеряли рассудок. Временной интервал оказался слишком велик. Мне не удалось предотвратить убийств и смертей, когда они вселились в людские тела.»

«Если бы я сумел объяснить все Риду…»

«Бесполезно. Однажды я пытался совершить нечто подобное. Я попробовал, очень осторожно, соприкоснуться с молодым разумом, который казался достаточно восприимчивым. Он не потерял рассудок и вдвоем мы попытались объяснить капитану Кингслендеру, что приключилось с остальными. Но капитан пребывал в уверенности, что все сказанное — лишь проявление душевной болезни, и когда юношу застрелили, мне пришлось снова рассеяться. Я пробовал непосредственно проникнуть в мозг капитана Кингслендера, но тот решил, что ходит с ума — и сам помешался от страха.»