Александр Плонский: Прикосновение к вечности

- Мне статности не уделила природа, лицо исказили годы, нездоровье подточило силы, - сказал римлянин. - Поэтому, будучи лишен иных преимуществ, надеюсь заслужить твое благоволение при помощи своих знаний и сочинений.

- В этом нет нужды, Марк Витрувий! - возразил Ле Корбюзье. - Помню наизусть: "Архитектура есть наука, состоящая из многих доктрин и различных сведений, суждением которой оцениваются все произведения, в совершенстве выполняемые другими искусствами".

- Ты знаешь мои "Десять книг об архитектуре"? - изумленно и вместе с тем гордо произнес Витрувий. - Через два тысячелетия...

- "Десять книг" обессмертили вас.

- Воистину прав Валерий Катулл:

Если о добрых делах

Вспоминать человеку отрадно,

В том убежденье, что жизнь

Он благочестно провел...

- Простите за выспренность, но вы, римляне, право же, были великими законодателями, великими колонистами и великими администраторами. Прибыв на место, к перекрестку дорог, вы, рассказывают, прежде всего брались за угломер, чтобы тут же наметить будущий город - прямоугольный, четкий, с разумными пропорциями, удобоуправляемый, поддающийся очистке, - город, в котором можно было бы легко ориентироваться, свободно перемещаться...

- Но ведь и после нас занимались архитектурой люди, без сомнения, предусмотрительные, постигшие всю глубину знаний? Ваши города должны быть лучше, ибо наука рождается из практики и теории, а практика - это постоянное и привычное осознание опыта, опыт же с веками накапливается.

Ле Корбюзье улыбнулся, лицо его прояснилось. Но столь редкая улыбка тотчас исчезла.

- Увы, в мое время города больше не выполняли своего назначения. Они стали бесплодными. Они изнашивали тело и противоречили здравому смыслу. Помню, я работал над книгой в пору летнего парижского затишья. Но вот наступило первое октября. Предрассветные сумерки на Елисейских полях и... Вдруг начинается столпотворение. На смену пустоте приходит бешеное движение. Человек вышел из дому и сразу же, не успев опомниться, стал данником смерти. Всюду автомобили, они несутся все быстрее и быстрее! Город крошится, не в силах устоять перед таким напором.

- О, бессмертные боги, вернувшие к жизни меня, пощадите мой разум! воскликнул Витрувий. - Видится мне: на сфере, нас окружающей, проступили контуры. Расширяется, тает сфера, в бесконечность уходит, уступая хаосу... Нет, не хаос это... Сдается мне, Юпитер убрал декорацию и, изменив ее, представил в исправленном виде...

Ле Корбюзье пожал плечами:

- Не верю в богов. Но я знаю больше, чем вы, - две тысячи лет дали мне это знание. Мы научились отличать то, что видим, от того, что узнаем. Научились отбрасывать внешнюю оболочку вещей с тем, чтобы проникнуть в их сущность. Оглянитесь вокруг. Мы в Париже, городе моей души, моих надежд и блужданий. Я верил в Париж, я на него полагался. Я заклинал его вновь сделать то, что он неоднократно делал на протяжении веков: пойти вперед! Но академизм ответил: нет! И вот он - все тот же, громадный и величественный, сверкающий, обветшалый, переживающий жестокий кризис, Париж...

- Странный, не ведомый мне город... - прошептал Витрувий. - Какое поразительное сходбище людей вокруг нас... Как пестр и безудержен поток самодвижущихся колесниц, готовых сцепиться осями! А это нелепое нагромождение храмов - кто воздвиг его? Я не думаю, чтобы сей человек мог объявить себя архитектором! Архитектура состоит из порядка, евритмии, расположения, соразмерности, благообразия и экономии.

- Согласен, - кивнул Ле Корбюзье. - Архитектура несет в себе стремление к порядку, а порядок определяется закономерностью пропорций.

- Так где же здесь порядок и соразмерность? Где евритмия, состоящая в красивой внешности и подобающем виде сочетаемых воедино членов? Взгляни на этот конусовидный остов, что острием своим устремился к небу, бросая вызов богам! Есть ли в нем хотя бы малая толика благообразия?

- Эту башню построил инженер Александр Гюстав Эйфель, когда мне было два года. Сначала она казалась воинствующим проявлением голого математического расчета. Эстеты хотели ее разрушить. Но спустя десятилетие Эйфелева башня вторглась в архитектуру, дошла до сердца каждого, кто грезит Парижем. Всмотритесь: рядом с перегруженными лепниной дворцами она вырастает как чистый кристалл. Это - символ Парижа, стремившегося к обновлению. Наступила эпоха, несущая новые веяния, свой стиль, который вам нелегко принять...

- Бессмертные боги, рассудите нас! - вскричал Витрувий.