Юрий Брайдер - За веру, царя и социалистическое отечество

Получивший некоторую передышку Джон Рид вернулся к кофе и мадере. Слушать набор этих трескучих фраз, в которых махровая демагогия сплеталась с дешевым популизмом и явной ложью, желаемое выдавалось за действительное и все призывы адресовались не сознанию, а самым темным инстинктам слушателей, для здорового организма было столь же вредно, как и вдыхание опиумного дыма.

С балкона Троцкий вернулся возбужденный, как после бурной любовной встречи, и сразу набросился на остывшего цыпленка. Джон Рид не преминул подольститься к нему:

— Своими речами, Лев Давыдович, вы кружите голову не только простым рабочим и солдатам, но и поднаторевшим политикам. Недавно один видный революционер в приватной беседе признался мне, что поклонялся Ленину только до тех пор, пока не услышал вас. Далеко, говорит, еще Ленину до товарища Троцкого. Этот и мертвых поднимет на баррикады.

— Только, пожалуйста, не противопоставляйте меня Ленину. — Троцкий перешел к десерту. — Ленин великий революционный стратег, и этого не могут затмить его отдельные идеологические и организационные ошибки, идущие от чрезмерного догматизма.

— Пусть он и стратег, спорить не буду, да только без вашего тактического чутья ничего не добьется. Что стоил бы Наполеон без своих солдат и своих пушек? А вы один замените целую армию.

— Вы так считаете? -Любой комплимент в свой адрес Троцкий принимал за чистую монету.

— Не я один! Такого же мнения придерживаются и большинство мыслящих революционеров. Да вам только захотеть — и Временное правительство капитулирует. Весь трудящийся Петроград, весь гарнизон, все балтийские матросы выступят по первому вашему зову. А когда победите здесь — просим на Запад. Но уже не под видом туриста, а во главе революционных армий. Грохот солдатских сапог для тамошних обывателей — куда более весомый довод, чем призывы агитаторов. Может случиться так, что Европейская социалистическая республика возникнет не через пять лет, а уже через год-два.

— Мысль, безусловно, занятная… — Троцкий призадумался. — А какую роль в этом плане вы отводите Ленину?

— Роль тени отца Гамлета, какую же еще. Где он сейчас? Никто не знает. Или опять сбежал за границу, или прячется в каком-нибудь глухом углу. Если и вернется, так только в самый канун восстания, чтобы снова сбить всех с толку, как это было в апреле.

— Какой нынче месяц? — спросил Троцкий, вслушиваясь в уличный шум. вновь расцвеченный приветственными возгласами «Лев Давыдович, с возвращением вас!» и «Лев Давыдович, покажитесь хоть на секундочку!».

— Да уж сентябрь наступил.

— Осень, моя любимая пора… А почему бы не подгадать революцию к двадцать пятому октября, дню моего рождения? — Пока это звучало только в порядке шутки, но ведь недаром говорят, что хорошая шутка дело рядит.

— Было бы просто замечательно! — Рида от собственной безудержной лести уже просто выворачивало. — Великая октябрьская троцкистская революция! Звучит!

— Надо подумать. — Троцкий промокнул салфеткой губы.

Рид вспомнил, что почти то же самое ему недавно говорил Сталин. Ну и мыслители подобрались, прямо один к одному! Спинозы на вас нет!

Страсти снаружи тем временем все накалялись, и в окно летели уже не только цветы, но и более увесистые предметы. Патронная гильза от трехлинейки, например, едва не угодила в вазу с фруктами.

— Уж простите меня. — Троцкий встал. — Нельзя долго испытывать терпение революционных масс. Мы ведь, по сути, всего лишь народные слуги. Пойду брошу парочку ободряющих слов.

Спустя минуту с балкона уже доносилось сакраментальное:

— Превратим перманентную бойню в перманентную революцию!

Теперь можно было вздохнуть спокойно. Переходя с митинга на митинг, с одного собрания на другое, с трибуны на трибуну, пересаживаясь из президиума в президиум, Троцкий поневоле дотянет до самого грандиозного представления в своей жизни — всеобщего вооруженного восстания А уж потом пусть хоть удавится! Дальнейшее Джона Рида не интересовало.

Громадная деревянная бочка на колесах, запряженная парой костлявых кляч, негодных даже для живодерни, задом подкатила к берегу канала, огибавшего нищую городскую окраину. Содержимое бочки глухо плескалось, наполняя окрестности резким зловонием тюремного нужника.

Мужичок— парашник долго мучился с пугливыми лошадками, подгоняя их поближе к воде. Когда же дощатая крышка с ассенизаторской бочки была наконец снята, из густых нечистот, словно Нептун из пены морской, восстал могучий бородатый мужчина в драной тельняшке. Прохожие старушки, невольные свидетельницы этого воистину чудесного явления, перекрестились, и от греха подальше пустились наутек.