Владимир Брагин - В Стране Дремучих Трав

— Степан Егорович, мы уже были бы в лаборатории…

— Нет, нет, я там увлекусь. А у меня ремонт института еще не закончен. Ждут в строительной конторе. Так вот, говорю, усвойте: крылышки. С ними надо обращаться крайне бережно… Пыль не стирайте. Разве вы забыли, что текст был уменьшен при помощи фотографии?

— Ну и что же? При чем тут крылышки?

— Как — при чем? И не отметинки, а настоящие письма, донесения, сообщения можно писать на крылышках насекомых. Что, удивились? Так слушайте! Я расскажу вам, как фотоаппарат помогает пользоваться пчелиной почтой. Усыпляют пчел. Это легко делается. В улей напускается дым. Пчел уносят в темное помещение — фотолабораторию, где горит красный фонарь. Тут тонкими щипчиками расправляют крылья пчел и накладывают на них специальный светочувствительный раствор, такой же, каким обычно покрывают фотобумагу, чтобы получить фотоотпечаток. При фотографировании депешу настолько уменьшают, чтобы она смогла уместиться на крыльях пчелы. Затем отпечатывают на крыльях миниатюрную депешу, опять фиксируют ее и сушат, то есть проделывают то же самое, что с фотобумагой при отпечатывании негатива. Когда отпечаток готов, пчеле дают проснуться, и она улетает. А тот, кто ждет, умерщвляет пчелу, увеличивает находящийся на крыльях отпечаток и прочитывает сообщение.

В какое волнение привел я обитателей старого дома с башенкой своим стремительным и неожиданным появлением! Распахнув дверь, я почти взбежал по ступенькам лаборатории и в смятении замер у дверей.

Все кругом прибрано. Сметена пыль со всех книг, со стола, со всех вещей. Протерты окна, повешены белые вышитые занавески. И все письма о судьбе человека, доставленные летучими письмоносцами, выметены!

Шли минуты, может быть прошел час, а я все еще не мог прийти в себя.

— Ну уж я постаралась для вас и для Полины Александровны. Вишь, как пол-то блестит! Дверь-то осталась открытой, а я сегодня посвободнее была и с утра сюда — с веником, с тряпками, с горячей водой. Уж постаралась по-соседски, — говорила Авдотья Васильевна, с удовлетворением осматривая преображенную лабораторию. — Только пол немного недосох. А сколько мусору было! Одних букашек, почитай, целое ведро сожгла!

Я сижу на краешке стула в углу лаборатории. Как крепко пахнет свежевымытыми, подсыхающими полами! Как стойко держится запах мокрого веника, которым долго терли доски пола — терли, пока они не сделались совсем белыми. Чисто. Бело. Светло. Ни следа, ни пылинки не осталось от того человека, который здесь жил, изобретал и отсюда куда-то ушел. Все подметено, вымыто и даже повешены белые занавески. Как они колышутся, как беспокоят, раздражают меня!

Вот тебе и крылышки… спинки… шелковинки… отметинки… микрофотографии…

Я поднялся со стула. Сделал шаг к окну.

— Не наследите, гражданин! — сказала Авдотья Васильевна. И я расслышал, как она тихо сказала Полине Александровне: — Ненормальный он, что ли? Прибежал как угорелый, а сам все молчит!

Полина Александровна ей ничего не ответила.

Я и сам понимал, что все получилось по меньшей мере странно.

Медленно спускался из лаборатории по деревянным ступенькам. Уходя, оглянулся. Там, на верхней ступеньке, у раскрытой двери лаборатории стояла, прислонившись к косяку, старая седая женщина и молча смотрела мне вслед.

Соседка Авдотья Васильевна, закрывая за мной дверь, сказала:

— Надо быть поаккуратней, гражданин!

И сразу стало все скучно — словно на свете ничего нет. Ничего. Только белые занавески на окнах и свежевымытые полы, пахнущие веником.

День был яркий, жаркий, грохотал светом и красками, а в душе была такая вялая горечь! Тяжело опаздывать, и трудно, когда вовремя не сделаешь то, что мог сделать.

Теперь мне стали непонятны та живость, быстрота ощущений, смена чувств — все, что владело мною еще час назад. Я пошел на вокзал и купил билет: завтра, в десять часов вечера, уеду из Ченска. Возможно, это будет тот курьерский поезд, который задержал нас в пути в ту ночь, когда я впервые услышал о докторе.

Вот и гостиница. Приветливо горят стекла окон в лучах заходящего солнца. Ключ от моего номера, как всегда, висит на крючке в стеклянном шкафчике — над головой дежурной. И, как всегда, дежурная читает книгу. Услышав, как я беру ключ, она, по своему обыкновению, не оторвала глаз от книги.

— А, это вы, из седьмого номера?.. «А, хорошо же!.. — прошептал он сдавленным от гнева голосом. — Сюда! Живей! Ну же! Обнажайте шпагу! Пусть мостовая обагрится кровью одного из нас…» Да! Вы из седьмого номера? Вы еще не уехали? Простите, я читаю Гюго. Здесь Эсмеральда. Так жалко… Сколько дней вы пробудете еще?