Александр Громов - «Если», 2004 № 05

Не реши мы акклиматизироваться перед попыткой взять К2 [18] Гора Чогори, вторая по высоте вершина в Мире. (Здесь и далее прим. перев.) , тайком поднявшись на восьмитысячную отметку Эвереста, дурацкой горы, к которой больше не подойдет ни один уважающий себя альпинист, нас ни за что бы не поймали и не пришлось бы совершать восхождение с инопланетянином, да и всего остального тоже не случилось бы. Но мы решили и поднялись, и дальше все пошло, как мы не предполагали.

— Да и что тут нового? Все старо, как теория хаоса. Тонкие расчеты, хорошо продуманные планы мышей и людей и так далее, и тому подобное. А теперь можете сказать все это альпинисту.

Вместо того, чтобы направиться прямиком в наш Базовый Лагерь Конкордия у подножия К2, мы, трое, воспользовались вертким, маленьким, незаметным «CMG» Гэри, чтобы полететь на северо-восток, в Гималаи, прямо к бергшрунду [19] Бергшрунд — подгорная трещина на леднике. ледопада Кхумбу, 23 000 футов над уровнем моря. Ну… не прямо, а почти: приходилось маневрировать, делать резкие повороты, зигзаги и петли, чтобы оставаться в зоне действия радара Гонконгского Синдиката, не видеть самим и не быть увиденными с этой вонючей бетонной кучи японского дерьма, именуемой «Отель Базового Лагеря Эверест» (стоимость суточного пребывания $ 4500, не считая платы за доступ к Гималаям и аренды «CMG-лимузина»).

Мы приземлились незамеченными (по крайней мере, так мы считали), убедились, что наш транспорт надежно изолирован от ледопадов, сераков [20] Серак — ледовая глыба, обыкновенно в ледопаде. и возможных сходов лавин, оставили «CMG» в режиме укрытия и начали наш тренировочный подъем в «альпийском» стиле на Южное Седло. Погода была изумительной. Условия — идеальными. Мы поднимались, как по лестнице. И это было самым идиотским поступком из всех, на которые мы когда-либо отваживались.

К концу третьего дня мы достигли Южного Седла, этой узкой, жалкой, продуваемой всеми ветрами борозды, забитой льдом и валунами, вклинившейся высоко между склонами Эвереста и Лхоцзе. Активизировали наши маленькие палатки, соединили между собой, надежно укрепили в покрытых льдом валунах и запрограммировали на белый цвет, чтобы уберечь от любопытных глаз.

Даже в эти прекрасные гималайские вечера позднего лета, вроде того, которым мы наслаждались в тот день, погода на Южном Седле стояла довольно поганая. Средняя скорость ветра была выше, чем та, которая наблюдается у вершины Эвереста. Всякий альпинист-высотник знает, что если встречаешь бесснежный участок, жди ураганных ветров. Таковые не замедлили прибыть точно по расписанию, на закате этого третьего дня. Мы заползли в общую палатку и согрели суп. В наши планы входило пробыть две ночи на Южном Седле и акклиматизироваться на нижнем крае Зоны Смерти, прежде чем спуститься и лететь на Конкордию, готовиться к разрешенному восхождению на К2. Мы и не думали подниматься выше Южного Седла. Да и кому это нужно?!

Хорошо еще, вид был не такой убогий, с тех пор как Синдикат очистил Эверест и Южное Седло, убрав скопившийся более чем за столетие альпинистский мусор: древние перила, горы разодранных палаток, тонны замерзших человеческих экскрементов, около миллиона брошенных кислородных баллончиков и несколько сотен замерзших людских трупов. В двадцатом веке Эверест считался чем-то вроде эквивалента Орегонского Тракта: здесь бросали все, что считали ненужным, включая своих погибших друзей-альпинистов.

Собственно говоря, вид в этот вечер был довольно красив. Седло к востоку спускается на четыре тысячи футов к тому, что когда-то было Тибетом, и обрывается еще круче, примерно на семь тысяч футов к Западному Цирку, или так называемой Долине Безмолвия.

В этот вечер высокие гребни Лхоцзе и весь видимый западный склон Эвереста отражали густой золотистый закат еще долго после того, как Седло ушло в тень и температура в лагере упала приблизительно на сто градусов. На небе, как говорим мы, любители свежего воздуха, не было ни облачка. Высокие пики сияли во всей своей восьмитысячеметровой красоте, снежные шапки горели оранжевым огнем. Гэри и Пол лежали у открытой двери палатки, все еще в верхних термскинах, и наблюдали, как одна за другой появляются звезды и дрожат на ураганном ветру. Я тем временем возился и мучился с плитой, пытаясь сварить суп. Жизнь была хороша.