Сергей Подгорный - Вторая возможность

"Но кто же, кто это был?.. - обхватив ладонями раскалывающуюся от боли голову, вяло распластанный на одеяле, старался догадаться он. - Почему меня _преследует_ это воспоминание?.. Где я мог видеть этого человека?.."

И вдруг он вспомнил, тут же с облегчением вздохнув. Это было в редакции одного научно-популярного журнала. Фамилия этого человека была Сюняев. Евтеев вошел, когда заведующий отделом пытался закончить с Сюняевым разговор. Казалось, Таран, как никогда, обрадовался его приходу, поднявшись из-за стола, подчеркнуто любезно поздоровался, всем своим видом давая понять бывшему у него посетителю, что пришел, наконец, человек, которого он с нетерпением ждал, у этого человека очень мало времени, и поэтому он - Таран - теперь крайне занят; он очень просит Сюняева извинить, но - увы - зайдите как-нибудь на днях, если хотите продолжить беседу.

- Хорошо, - сказал мрачно Сюняев, - я постараюсь учесть все ваши замечания и зайду на следующей неделе.

За мрачностью Сюняева от глаз Евтеева не укрылось выражение усталой безнадежности, какой-то щемящей беззащитности и стыда, словно тот каждой клеткой тела чувствовал, что унижается, и так же глубоко понимал, что у него нет иного выхода. Евтеева поразил его взгляд; впоследствии он признался себе, что никогда не видел такого умного, все понимающего и с такой затаенной болью взгляда.

- Кто это? - спросил он, едва Сюняев закрыл за собой дверь.

- Кто?.. - развел руками Борис Афанасьевич, притворно устало вздыхая. Конечно, гений. Некто гений по фамилии Сюняев, - добавил он, иронически улыбаясь и качая головой, словно бы говоря этим: "Да, нелегка наша доля, на кого только не приходится тратить время..."

- В каком смысле "гений"? - прикинулся не совсем понявшим Евтеев, чувствуя, что крайне заинтересован этим почти мельком виденным им человеком.

- Вам ли объяснять, Борис Иванович?.. - снисходительно улыбнулся Таран.

- И все же?

- Это он уже второй раз был сегодня, - пояснил заведующий отделом. Настойчивый товарищ... Представьте, приходит человек и без тени сомнения, скромно так заявляет, что он открыл - ни много, ни мало - закономерности, законы, по которым развивается социальная эволюция. Все это изложено в статейке, которая у него в портфеле, он будет рад ее предложить. Благодаря в ней изложенному ничего не стоит _детально_ - заметьте - представить, как будет развиваться земная цивилизация ну, хотя бы в ближайшую тысячу лет...

Таран откинулся на спинку стула, желая насладиться эффектом, но Евтеев слушал хотя и удивленно, но серьезно и сосредоточенно.

- Нет, каково?.. - улыбнулся Таран. - И ведь - главное - у него нет даже высшего образования, смог в каком-то институте осилить только три курса, работает где-то в библиотеке завхозом...

- И все-таки, Борис Афанасьевич... - задумчиво покачал головой Евтеев. - А вы читали эту его статью?

- С какой стати?.. - пожав плечами, хмыкнул Таран. - Мне что, больше нечего делать?

- Понятно... - вздохнул Евтеев все в той же глубокой задумчивости, в странном впечатлении от личности этого еще десять минут тому назад неведомого ему Сюняева.

- Очень хочется с ним поговорить, - подвел итог своим мыслям он, глядя на Тарана чуть извиняющимся взглядом, - почитать эту его статью. У меня такое впечатление, что там может быть что-то интересное.

- Борис Иванович!.. - замахал руками Таран. - Вы действительно увлекающаяся натура. Раньше не верил, но теперь сам вижу...

- И все-таки мне очень хочется с ним поговорить, - просяще, но настойчиво повторил Евтеев. - У вас нет его адреса?

- Увы... - без сожаления развел руками Таран. - Но, если вам так хочется, я возьму у него: ведь он явится на следующей неделе.

На следующей неделе Сюняев не явился. Больше он не появлялся в редакции этого журнала; с течением времени Евтеев потерял надежду на встречу с ним, но встреча все же состоялась - та, трагическая, апрельским утром, воспоминания о которой стали навязчивыми, преследовали даже здесь - среди холмов, гор и бескрайних просторов Гоби.

"Но почему же смерть этого почти неведомого мне человека я ощущаю такой невосполнимой утратой?.. - думал Евтеев, забыв про головную боль. - Почему так сожалею, что не был знаком с ним, не поговорил ни разу? Откуда чувство, что его смерть - это глубокая утрата и для меня лично, и не только для меня?.. - старался понять он. - И нет, не чувство даже _убеждение_... Почему я еще тогда, в редакции, когда только увидел Сюняева, так внутренне воспротивился "проницательности" Тарана, а теперь, когда уже ничего воротить и изменить нельзя, вспоминаю об этой его "проницательности" и самоуверенном высокомерии с ненавистью?.. Что за странное наваждение?.."