Владимир Покровский - Танцы мужчин

- Почему не в форме? - спросил Свантхречи.

- Видите ли, друг гофмайор, я полагал, что разговор очень срочный, и поэтому позволил...

- Полагал, позволил... Немедленно переоденьтесь. Своим видом вы дискредитируете весь институт СКАФ.

Но когда Мальбейер направился к выходу, Свантхречи хмуро остановил его:

- Нет, стойте! Потом переоденетесь. Сначала выслушайте меня.

- Да, друг гофмайор!

- Вы прекрасно понимаете, друг гранд-ка-пи-тан, что значит для нас тотальная облава, вы... Особенно сейчас, когда общественная полиция с нас глаз не спускает, когда так возросло негативное к нам отношение со стороны горожан, когда половина состава не обучена и практически беспомощна даже при локальном использовании, когда катастрофически не хватает активных кадров, вы... - Свантхречи встал. - Я расцениваю это как провокацию!

- Друг гофмайор! - испуганно взмолился Мальбейер.

- Вы думаете, что я не знаю обо всех ваших подпольных грязных играх, обо всех этих... подшептываниях, подмигиваниях, слушках, шантажиках? Все знаю! Я просто недооценивал вас, думал, что все, в сущности, на пользу делу, а теперь вижу, вы обыкновенный провокатор и мелкий вредный подлец, уж не знаю с какими, но наверняка с самыми гнусными целями!

Мальбейер, не сводя с начальника прищуренных глаз, пожевал губами.

- Неужели вас это удивляет? - спросил он вдруг резким неприятным голосом. - Вы ведь сами ждали от меня чего-то именно в этом роде.

- Ничего подобного я не ждал. Вы уволены.

- Неправда. (Приторная, страшноватая улыбочка.) Если бы вы действительно хотели меня уволить, то не стали бы вызывать сюда, обошлись бы телефоном.

- Да вы еще хамите! Вы арестованы! - рассвирепел Свантхречи.

- Вы не вызываете охрану, вы заметили? И не вызовете. Увы, - Мальбейер развел руками, - все игра.

- Игра? Вы сейчас увидите, какая игра!

И Свантхречи протянул руку к телефонному пульту. Но тут Мальбейер разразился бессмысленной, или почти бессмысленной, во всяком случае, не подобающей моменту тирадой, из числа тех, которыми он так любил ошарашивать собеседников в истерическую минуту спора. Главное тут было серьезность, неправдоподобная серьезность и неправдоподобная фальшь.

- Нет правды, Свантхречи, есть только мы с вами. Шантаж - не удар, а касание, туше, и вы прекрасно понимаете это. Прав...

- Ничего не понимаю. Вы о чем?

- Правда начнется, если вы все-таки вызовете охрану, впрочем, и тогда она не начнется, будет просто другая игра.

- Что вы мелете? Вы хоть сами-то сообра...

- Но игра - неизменна! Меняется жизнь, а мы не меняемся, даже превращаясь непрерывно...

- Да вам не охрану, вам санитаров вызывать надо!

- И санитаров не вызовете. К тому же ничего страшного не произошло. Ведь игра! Сейчас найдут импата...

- Вы уверены? Да все ваши действия, вся ваша бестолковая... бестолковая... Весь город поднят на ноги. Вы даже отдаленно не представляете себе последствий, даже в случае поимки... Вы ни черта не понимаете, что все это значит для СКАФа. Полицейские раздуют эту историю, да тут и раздувать-то нечего, они используют ее...

- Если только мы не опередим их, дорогой друг гофмайор, - улыбнулся Мальбейер.

САНТАРЕС

Раскаленный город медленно пробуждался от затянувшейся сиесты. Дома со вздохами и кряхтеньем распрямляли посеревшие за ночь стены, чистились, подкрашивались, жадно втягивали сегодняшний воздух, сегодняшние свет, звуки, запахи, сортировали их, отделяли энергию от информации, изумленно распахивались или, наоборот, суровели и обтягивались кирпично-красной металлической бахромой - в зависимости от реакции обитателей на неожиданное сообщение, которым позволил себе обеспокоить жителей Сантареса доблестный гарнизон СКАФ.

- Облава! Облава!

Бездействующие вот уже шесть лет столбы-волмеры, или "гвозди", на старом сленге, бесшумно выросли на тротуарах, на площадях, в подвесных скверах, обезобразили стадионы и закраснели разом, и слабо зашипели. В небо один за другим взмывали пауки с заспанными скафами, на улицах стало тесно от синих фургонов для перевозки, импатов, эфир наполнился хрипловатыми голосами - взволнованный галдеж, в котором трудно было разобрать что-нибудь, кроме общей растерянности и волнения. Давно, очень давно не знал Сантарес тотального поиска, и хотя болезнь до сих пор уносила ежедневно десятки жизней, к ней успели приноровиться, она уже не так пугала. А теперь кошмар, казалось бы, прочно забытый, вернулся снова. Люди вслушивались в голос диктора, погибшего от импатосудороги в последний год Карантина, и говорили друг другу: