Николай Басов - Рождение гигантов

Это был приступ необыкновенного счастья, почти стирающего весь его опыт, все, что с ним произошло в этой жизни, едва ли не поглощающего его личность, то самое, что и составляло, собственно, — Ростика Гринева... И в то же время, это было ошеломительно рабочее состояние — полное свежести, ясности и силы... Необыкновенной силы.

Даже не слишком постаравшись, на одном движении руки и брюшных мускулов, он приподнялся, управляя теперь Гулливером. Более того, он был как бы предназначен для него, как сам Гулливер был скроен по нему, словно новый скафандр, замечательный, усиливающий все его способности, вплоть до мышления.

Хотя, по правде, с мышлением стоило разобраться. Потому что терять часть себя, растворять свою личность в этой груде мускулов и хлещущей через край энергии Ростик был не готов. Он просто не собирался поступаться своим человеческим естеством ради того, чтобы обратиться... в полуразумное, но все-таки животное.

Он постарался представить себе, что должен сделать, чтобы подняться на ноги. В сознании это было не так просто, как обычно бывает, когда действуешь на рефлексах, автоматически и без раздумий. Теперь ему приходилось об этом думать той частью сознания, которая оставалась еще Ростиком, человеком.

Потом он проделал придуманные движения. Гулливер подчинялся, хотя и не слишком умело. В какой-то момент Ростику показалось, что на его руки-ноги водружены жутко тяжелые, может быть, свинцовые латы, в которых любое мельчайшее действие требует непомерной силы и концентрации внимания. Но это ощущение стало развеиваться... Ростик почти физически ощущал, как оно уходит, может быть, потому, что свинцовые латы вдруг стали чем-то текучим, как вода во время быстрого заплыва. А потом... сопротивление совсем исчезло.

Оказывается, Гулливер тоже пытался приноровиться к нему, как и человек к гиганту. Только у гиганта это получалось быстрее и естественнее. Почти как во сне все получается — волшебно.

Ростик, вернее, Гулливер с телом Ростика, разложенным в спинном мешке гиганта, выпрямился во весь рост. Он еще чуть покачивался, но опасаться, что он упадет, уже не следовало. Все было правильно, даже здорово, восхитительно легко.

— Пап, — спросил Ромка, он стоял на ногах и в его лице читалась тревога, едва ли не страх. — Ты как там?

Рост попробовал было заговорить, но понял, что не сможет. Горловой аппарат гиганта не был приспособлен для того, чтобы транслировать членораздельную речь. Это неправильно, подумал Ростик, как же в таком случае общаться?.. Ведь поневоле придется что-то говорить другим людям, или...

И тогда он вдруг понял, что Гулливер — всего лишь экспериментальная модель, так сказать, первая проба. И будут другие гиганты, в большом количестве. И они, скорее всего, окажутся лучше приспособлены для людей, которые последуют Ростову примеру и заберутся в подобные коконы.

Он пошел вперед, покачивания Гулливера при каждом шаге прекратились. Наоборот, он стоял теперь на ногах так твердо, как никогда прежде, или ему так казалось. Попутно он ощущал шершавый пол под голыми ступнями, чувствовал запах этого помещения, даже запах Ромки — по-мальчишески терпкий — ощущал на расстоянии двух-трех десятков обычных человеческих шагов.

Ростик не сразу догадался, что нужно теперь делать. И это опять-таки потребовало от него концентрации — чтобы представить сначала жест, а потом исполнить его огромной Гулливеровой ладонью.

Он сжал пальцы в кулак и поднял вверх большой палец. Ромка хихикнул нервно, но с облегчением. А потом откуда-то сверху послышались странные, скользящие шаги. Рост, вернее Гулливер с ним, попытался повернуть голову, это оказалось трудно, проще было повернуться в пояснице.

Сжавшись, словно она бежала в атаку, по лестнице спускалась Лада. И как она почувствовала, что тут происходит? Увидев Ромку, она выпрямилась и что-то спросила. В состоянии радужной эйфории Ростик не понял слова. Как не разобрал ни одного смыслового оттенка в речи Ромки. Хотя и ясно было, что Ромка успокаивается, в то время как Лада — нет. Она даже кулаки прижала к груди, как делала, когда очень нервничала.

Рост не мог говорить, но улыбаться умел, и попробовал это сделать. Правда в голове мелькнула странная идея, что улыбка, скорее всего, напоминает улыбку собаки, привыкшей к этому жесту, понимающей, что он выражает спокойствие и удовлетворение, но... Все равно это было не по-человечьи.

Он осторожно вытянул руку, Лада едва ли не с визгом отскочила к Ромке, и Рост медленно двинулся вперед. Коридор, по которому он еще человеком спускался в подвал, сделался теперь жутко тесным, будто чужой, не по размеру гроб. Но он его миновал, потому что сверху веяло приятным ночным воздухом.