Николай Басов - Ставка на возвращение

А потом произошла еще одна довольно странная вещь. Племя качнулось туда, сюда, потом отступило, словно не в их традиции было наблюдать самым пристальным образом за тем, как умирает обреченный. Рост понял — ничего еще не кончилось, что-то еще происходило... Но паукомуравьи-то ползли, некоторые из них подняли усики и стали принюхиваться к нему, что было так же отвратительно, как их вид, как эти квалики, как его казнь у каменного столба.

Но тут же он поймал себя на мысли, что не верит в свою гибель, еще миг назад верил, а вот теперь — нет. И еще он испытывал облегчение, не то, от которого заливаются слезами, не облегчение помилованного даже, а просто как от давно ожидаемого спасения, которое он, в общем-то, сам и заслужил. Ему даже хотелось сказать этому чему-то, что отозвалось на его зов о помощи, — почему так долго?

Но он лишь попробовал повертеть головой, и... не сумел. Сознание его все равно оставалось затемненным настолько, что приходилось ждать. Он и ждал, почти с интересом разглядывая насекомых внизу, под собой, которые ничего не понимали и по-прежнему пробовали отобедать. Некоторые уже стали взбираться по Ростиковым ногам, противно щекоча его коготками на кончиках лапок.

Но основная масса паукомуравьев уже раздалась в стороны, распалась, образуя проход. Для кого? Рост дернулся всем телом, пробуя стряхнуть наиболее голодных. Но это только их подстегнуло. Муравьи принялись тереться об него своими брюшками, выпуская жидкость для переваривания. Сказать, что это было больно, пока было нельзя, эта жидкость, даже в очень малых дозах, мгновенно парализовала нервные окончания, и сами раны не болели, но вот мускулы, даже, кажется, кости вдруг обдало таким жаром, что стало ясно — настоящая боль не заставит себя ждать, и все прежние ощущения Ростиковых ранений она способна затмить, как прожектор затмевает простую лампочку.

Скорее, позвал Рост своего спасителя, скорее... И это случилось. Паукомуравьи принялись отступать от него, даже те, кто уже сидел на ногах, попробовали слезть, хотя некоторым это не удавалось, жидкость прочно приклеила их к Ростиковой коже.

А по ногам Роста вдруг, вполне ощутимо царапая его, словно кошка, которая лезет по дереву, стало подниматься совсем небольшое существо. Почему-то Рост отлично теперь чувствовал его, с гибким, жарким и пушистым телом, с язычком, которым оно почему-то без всякого вреда для себя слизывало муравьев, разгрызая их панцири... Потом Рост понял, что у этого существа длинный, как у мангуста, хвост. Да это и был, как Рост увидел, мангуст, только большой, больше полуметра.

Зверь слегка озабоченно заглянул Росту в глаза, все еще пережевывая паукомуравьев, его темно-синие, почти черные глаза светились умом и участием. Потом зверь, изящно обнюхав Ростиковы губы, фыркнул, выражая неудовольствие, и... улегся, словно живой воротник, вокруг его голой шеи.

И тотчас сознание Роста стало проясняться. Даже боли в ногах, в общем-то, уже не было, исчезла дымка, которая мучила и обессиливала его в этом лесу. Теперь он все видел как дома — далеко и очень ясно. И так же мыслил, так же чувствовал этот мир. И у него разом прибавилось сил, он даже сумел не висеть в путах, которые держали его у столба, а выпрямился. И высоко поднял голову.

Он взглянул на кваликов. Все племя, включая шамана и вождей, лежало на земле, в знаке полного подчинения, который был един, вероятно, для всех гуманоидов, как бы они ни выглядели и какие бы казни ни придумывали своим собратьям.

Праздник у племени все-таки состоялся, только не по причине Ростиковой смерти, а наоборот — в его честь. Он был главной достопримечательностью этих низкорослых ребят, их главным гостем. С ним даже девушки пытались плясать, правда, после того, как почти с час вокруг него в каком-то жутком боевом танце топтались юноши с копьями.

Все это время Рост пытался отвлечься от болей в ногах, но главным образом пробовал сообразить, что же с ним делал неизвестный зверек. Квалики называли его кесен-анд'фа, и было непонятно, что это значит, потому что ни на одном языке, известном Росту, такое сочетание звуков или даже чегетазурских иероглифов ничего означать не могло. Любопытно, что после того, как зверь обосновался на Ростиковых плечах, так же стали называть и его самого. Даже Шипирик, хлебнув пива кваликов, сваренного, кажется, из белых кореньев с довольно резким запахом, пару раз так обратился к Росту.

— Ты это кончай, — сказал ему Рост по-русски, едва сдерживаясь, чтобы не быть резким от боли и от ревности по поводу слишком уж заметного внедрения пернатого в племя трехглазых. — Я человек, или люд, если хочешь проще. Но никакой не...