Сергей Булыга - Конный пешему товарищ

Нет, на самом деле все куда труднее было. Забежали они, отдышались, Балазей из-за голенища штык достал... А валацуга его за руку хватает, кричит:

- Не позволю! Он краденый!

Тут хотел Балазей... Нет, не стал. Вместе ж крали! Штык опустил и говорит:

- Какой же он краденый? Он купленный!

- Как это купленный? Когда?

- А по дороге. Я им дуду, они мне поросенка. Справедливо?

Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей ее, видать, дорогой обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда - в ней парабор на восемь дыр и пищик индюши-ный...

А валацуга:

- Что дуда! Может, им поросенок нужнее.

- Э! - говорит Балазей. - Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к веселью тянется. А это что? Свинья она и есть свинья! - и жахнул штыком в поросячье сердце.

И вот сидят они, едят... Нет, валацуга не ест, только слюни глотает. Он терпит. Блаженный! Бывший солдат на него посмотрел, подмигнул, облизнулся, потом говорит:

- Думаешь, я от рождения такой кровожадный? Отнюдь. Я в юные годы столь ласковый был, что меня в сарафан обряжали. Потом... настали взрослые года, забрили мой высокий лоб; служить отправили. Там каждый день, бывало, еще солнце не взошло, уже кричат: "Подымись! Становись! Глаза направо! Не дышать!" Ну и не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим и начинаем ружейный артикул...

И замолчал Балазей, опечалился. Грустно, досадно, обидно ему! Все годы его горькие, все шомполами битые, голодные, холодные, злые, бродячие тьфу!

А еще валацуга прибавил:

- Да, житие наше прискорбно; живем как трава. Чуть повыше поднялся, так сразу скосили.

- А что делать? - вздохнул Балазей.

- Улететь, - валацуга ответил. - В чистом небе просторно, привольно, там солнышко греет, тепло.

- М-да, - еще горше вздохнул Балазей, - там тепло. И кабы я умел летать, так ... - и задумался: а и действительно, что он тогда бы делал и куда бы полетел?

А валацуга как бы между прочим говорит:

- Человек всю жизнь летает, только многие того не замечают.

Усмехнулся бывалый солдат:

- Это, что ли, во сне?

- Нет, зачем же во сне! - валацуга смеется. - Мы и сейчас с тобой не просто так сидим, а по небу летим.

- Как летим?

- Очень просто. Ведь мы не сами по себе, а на земле сидим, а земля, как известно, вкруг солнца летает. Понятно?

- Так точно! - отвечает Балазей и ухмыляется.

И в самом деле, что тут понимать? У валацуги ум за разум заскочил. Вот это находка, вот это удача! Похлеще царского ружья! Приосанился бывший солдат, говорит:

- Пора бы нам и познакомиться. Как тебя, юноша, звать-величать?

- Миколайкой.

- Во-во, Миколай. А меня - Балазей. Так куда мы собрались?

- В Архаровск.

- Пошли!

И пошли. И на каждом ночлеге - успех. За миколайкины байки кормили гостей и поили в три горла. Вот, скажем, придут, Миколайку блинами накормят - он мяса не ел, - а потом Балазей, собравшимся тайно моргнув, степенно спросит:

- А скажи нам, великий мудрец, откуда люди пошли?

Миколайка:

- С деревьев. Люди раньше были дикие, мохнатые, с хвостами.

Все молчат, головами кивают. Ведь сказано им: Миколайка обидчив; чуть что - замолчит. Но уж если над ним не смеялись, он, бывало, такое верзал, что представить нельзя. Только что нам Миколайкины слова, когда дела и того хлеще оказались!

А было это так. Шли они, шли и дошли до Архаровска. День был солнечный, поле вокруг, в трех верстах - городская застава. Сели друзья отдохнуть. Балазей разулся, портянки на кустах развесил. Миколайка... свою торбу развязал и стал доставать из нее деревяшки, прутики, дощечки, крючки, закорючки, обрезки холста...

- Что это? - удивился Балазей.

Молчит валацуга, сопит. Щепку к закорючке, закорючку к дощечке цепляет, тут же рядом деревяшку приспособил, холстом обернул, потянул удержалось.

Встал Балазей, подошел, посмотрел - ничего не понятно! А Миколайка опять же молчком - свое строение расправил, хомутами за плечи приладил, руки кверху поднял, улыбнулся и спросил:

- Узнаешь?

- Крылья, что ли?

- Они.

Стоят они, молчат, и у каждого мысли свои. А потом Балазей, головою тряхну в, говорит:

- Ну, д-давай!

Посмотрел Миколайка в небо, признался:

- Я, видишь ли, солнца боюсь. Как бы оно крылья не спалило.

- А ты пониже над землей стелись.

- Нет, я в небо хочу!

Балазей головою покачал - не жилец Миколайка, как пить дать не жилец!

А тот походил по поляне, попрыгал, испробовал крылья на крепость, а после снял их, разобрал и в торбу спрятал. Сел, на солнце посмотрел и говорит:

- Есть в Архаровске лекарь, всех лечит. И есть, говорят, у него холодильная мазь. Вот бы той мази добыть!