Джеймс Фелан - Выживший

— Уже не надо, — ляпнул я и тут же пожалел.

Мы не говорили об этом, хотя каждая реплика нашего разговора, каждая проведенная здесь минута свидетельствовали об одном: Калеб изо всех сил старается не замечать, что произошло с миром вокруг нас.

Вот он сидит передо мной и бодро делится, чем будет заниматься, как напишет книгу. Неужели он не видит разрушенного города? Неужели думает, что все будет как раньше?

— А вообще, можно основать компанию и продавать свои книги в электронном виде: для айподов и подобных устройств. Ну а твои планы?

— В смысле, чем я хочу заниматься?

Скатав из салфетки плотный шарик, я бросил его в стену, а Калеб поймал. Хотелось ответить: «Какая теперь разница», но разница была. Рядом с Калебом мне казалось, что завтра утром мы проснемся, и все будет по–старому. Это ощущение не имело ничего общего с отрицанием действительности — появлялось ощущение, что все возможно.

— Два года назад, — сказал я, — мне хотелось служить в военной авиации, стать летчиком–истребителем и, возможно, пойти оттуда в политику.

— А теперь?

— Не знаю. Кажется, после всего, что я видел… — с этими словами я махнул рукой в сторону окна. — Не знаю. Хочу как–то помочь. Я даже не понимаю, что такое «теперь»…

Калеб кивнул. Мы молча смотрели на мерцавшую между нами свечу.

— Хочется создавать, — тихо произнес Калеб, — создавать то, что не исчезнет бесследно. Творить вещи, которые заставляют людей думать, не дают готовых ответов.

Мы вели настолько обычный разговор, что было сложно поверить в его реальность. То есть, мне, как и моему собеседнику, нравилось искусство, нравились книжки, только они ли теперь были нужны?

Так мы просидели довольно долго. Казалось, еще чуть–чуть, и наша беседа коснется неловких для обоих тем — в первые двенадцать дней такое со мной бывало не раз. Если за манерами Питера Пэна в Калебе прятался мрачный депрессивный тип, я не желал об этом знать. Ведь может у меня быть друг, которому от меня ничего не надо, у которого могу брать я сам — чтобы убежать от реальности.

17

— Нет! — заорал я и рывком сел на постели. Надо мной стоял Калеб и тряс меня за плечи.

— Все нормально? — спросил он.

Я кивнул, и он отошел.

Я взмок от пота. Сквозь шторы пробивался дневной свет.

— Сколько времени? — громко спросил я.

— Начало одиннадцатого, — ничуть не тише ответил Калеб.

— Сколько?!

Я нашел на полу часы: почти одиннадцать.

Снова, снова я опоздал к Фелисити.

Черт!

Даже если она была жива, нашла мою записку и решилась придти к назначенному времени, то, дважды не найдя никого в условленном месте, в третий раз она придет навряд ли.

Я лег на спину, обхватив голову руками. Разочарование из–за того, что я проспал, постепенно сменилось воспоминаниями о ночном кошмаре. Я попытался отогнать их, но тщетно. Снова, как наяву, я переживал мучившие меня ужасы. Мы были вчетвером: я, Калеб, Рейчел и Фелисити. Убегали, но не от охотников. Все происходило где–то в верхней части Манхэттена. Мы бежали на север, чтобы выбраться из города, а за нами гнались на лошадях военные.

Я сел, постарался отдышаться. Быстро оделся. Калеб стоял на открытой террасе — крыше магазина — и в бинокль наблюдал за городом. Солнце высоко поднялось и ярко светило в почти безоблачном небе.

— Ты смотрел «Рассвет мертвецов»?

Я подумал, что Калеб старается с помощью шуток и чувства юмора не сойти с ума от страха.

— Фильм о зомби?

— Да, — он смотрел на кучку ослабевших охотников, которые пили из огромной воронки посреди Парк–авеню. — Помнишь сцену на крыше торгового центра и чувака, который прятался в оружейном магазине?

— Ага, — улыбнулся я. — Они выискивали среди зомби двойников знаменитостей.

— А чувак из оружейного их «снимал» из ружьишка, — засмеялся Калеб и протянул мне бинокль. — Ну–ка, глянь вон туда, — показал он рукой.

Я отрегулировал резкость.

— Билл Клинтон.

— Ни фига себе! — не удержался я. А что, это вполне мог быть бывший президент. — Правда, худоват.

— После пары недель на одной воде…

— Рядом с ним, в голубой куртке, — сказал я, возвращая бинокль.

— Ну да… — протянул Калеб. — Это вряд ли.

— Она самая. Леди Гага.

— Молодец.

Калеб отложил бинокль, сделал глубокий вдох и обвел взглядом то, во что превратился его город. Где–то в северной части, может, в Гарлеме, бушевал пожар: в небо поднимались клубы густого черного дыма.

— Чем дольше смотришь, тем больше ненависти испытываешь… — сказал он.