Джеймс Фелан - Карантин

– Пойдем, кое–что тебе покажу.

Она набросила на плечи теплую куртку и жестом позвала за собой. По пути я прихватил свою любимую спасательскую куртку, лежавшую на сумке в холле, – в кармане чувствовалась тяжесть пистолета.

Мы с Пейдж стояли на замерзшей крыше почти в полной темноте. Рассвет только–только начинался. Кроме нас здесь никого не было. Пейдж подвела меня к телескопу, махнула рукой через Гудзон и, пока я настраивал оптику, подошла очень близко.

– Ха! – вырвалось у меня.

– Что?

– Я уже видел эти огни, – сказал я, вспомнив, как из небоскреба наблюдал за Нью–Джерси, и заметил, как в целом здании разом вспыхнул свет. Хорошо, хоть это не оказалось игрой моего воображения, в отличие от много другого, пережитого за последние дни.

– Они зажглись прошлой ночью, – сказал Пейдж. – Ты их вчера видел?

Я покачал головой.

– Почти неделю назад. Я потому и ушел на Лодочную пристань, чтобы переправиться на тот берег, в Нью–Джерси.

– Как думаешь, там прячутся люди, или автоматика срабатывает?

– Понятия не имею.

Я внимательно рассматривал в телескоп район: ни единого движения, ни единого признака жизни.

– Отсюда не разберешь. Если бы подойти ближе…

Пейдж прижалась ко мне и одной рукой обняла за талию.

– Я хочу, чтобы ты был ближе, – сказала она, опуская голову мне на плечо. В первых тусклых лучах солнца я видел, как в глазах девушки мерцают блики. Немного нагнувшись, я жадно поцеловал ее. Сквозь нахлынувший жар я почувствовал, что губы у нее пахнут клубникой. Неужели мне показалось? Она поцеловала меня в ответ. Я отшатнулся и провел пальцем себе по губам: она накрасилась блеском. Сколько же воспоминаний вызвал во мне этот аромат!

– Клубничный. Тебе ведь нравится такой? – спросила Пейдж.

Она подалась вперед, и я снова поцеловал ее. По щеке у нее скатилась крупная слезинка и упала мне на руку. Не буду кривить душой: я целовался с Пейдж и думал об Анне. Мне хотелось, чтобы она была похожа на нее, только вот по–другому. Внезапно Анна исчезла – остались только крашеные волосы Пейдж, вызывающе–красные губы.

– Не могу, – сказал я, отошел на другой конец крыши и уставился на улицу.

– А если ты уйдешь сегодня, и мы больше никогда не увидимся? – спросила девушка, подходя ближе.

– Не говори так.

– Но ведь это возможно, разве нет?

Она сделала шаг вперед и снова попробовала меня поцеловать.

– Пейдж, я не могу…

– Тогда думай о ней.

– Что?

– Думай об Анне. Ведь ты ее представляешь, хочешь, чтобы она была здесь?

– Зачем ты так?

Пейдж молчала.

– Анна умерла, ее нет.

– Зато я есть.

– Уверена? По–моему, ты так стараешься казаться кем–то другим, что совсем забыла, какая есть на самом деле.

Пейдж отвела глаза.

– Я думала, тебе понравится.

– Ты мне нравишься сама по себе, Пейдж.

– Правда?

– А почему нет?

Она прикусила нижнюю губу.

– Мне хотелось узнать, как это.

– Что «это»?

– Как это, когда тебя любят так сильно. Как ты любил Анну.

– Она умерла, Пейдж. Конечно, она мне нравилась, но я говорю о ней так, потому что ее больше нет. – Я обнял Пейдж. – Поверь мне, тебе повезло гораздо больше.

Теперь я лучше понимал ее: ей хотелось чувствовать не только отчаяние и одиночество – вот и всё. Ей было нужно, чтобы ее любили, за ней ухаживали, в ней нуждались, чтобы она принадлежала кому–то. Да, она была частью большой группы – и была совершенно одинока. Она надеялась на иное будущее, но я не в силах был его обещать.

Я больше не понимал, что такое дом. Да, отец и друзья, оставшиеся в Мельбурне, не выходили из головы, мне даже казалось, что моего возвращения ждет мачеха. Но я перестал воспринимать связывать их с домом. Мое представление о нем постоянно менялось: домом был для меня Рокфеллеровский небоскреб, затем зоопарк, теперь мой дом, пожалуй, оказался здесь. Домом становилось то место, где находились мои друзья. Я появился здесь, чтобы убедить остальных уйти из города, а насколько я сам готов все бросить? Где два дня, там и три, где три, там и четыре…

– Джесс…

– А?

– Смотри! Видишь? – Пейдж показывала на улицу.

С нашего места на крыше было видно, как, раздвигая тучи, восходит солнце. Я проследил ее жест: по улице быстро бежал человек, прямо ко входу.

– Это Боб!

Я понесся вниз по ступенькам. Не останавливаясь, миновал тамбур и подскочил к воротам: я открыл их еще до того, как Боб постучал.

Боб забежал внутрь, лишь слегка махнув рукой, и тут же согнулся пополам, опершись руками о колени.