Николай Полунин - Цербер

Не успел. Покатился в траву. Полежал, перевернулся, встал на четвереньки, вытрясая звон оплеухи из ушей.

Павел стоял над ним, держа в лапе "ПМ", как ненастоящий. Второй пятерней задумчиво почесывал в бороде. Автомат в свисающей тряпке был у него под мышкой.

- Да, Братка, ты стал форменный псих, - сказал задумчиво. - И вдобавок всю сноровку растерял. Кто ж оружие невзведенным держит? Какой от него прок, от невзведенного? Все равно как от незаряженного. Забыл, Братка, все. Не пойму я что-то. То ли ты меня прибыл грохнуть, то ли сам на моих глазах стрельнуться. Как помню, никогда с тобой такого не бывало. Всегда был очень уравновешенный и разумный мальчик. Что-то с тобой случилось. - Павел, как это имелось у него в привычке, говорил, будто рассуждая сам с собой. - Но что? Просто так люди не стреляются. Идем-ка, Братка, идем ко мне. Там сядем, на все плюнем, и ты мне свое расскажешь. Добро?

- Добро. - Михаилу вдруг до страшного зуда захотелось все рассказать.

"Он поймет, - думал Михаил. - Единственный, кто может меня понять и поверить - это он. Батя. Паша. Пашка Геракл. Ведь искал я тебя, искал, да не нашел. Вновь поступаю в твое распоряжение, командир".

И кажется, даже ОНА отступила.

Глава 30

- Значит, ты со всем этим живешь... сколько?

- Пять лет.

- И никому?

- Кому? Кто поверит и кому это надо? С женой из-за этого... да и говорить такое даже жене... Ты-то мне веришь, Батя? Когда я тебе врал?

- А ты не того, уверен, что не трехнулся, с нарезки не съехал?

Михаил безнадежно махнул рукой.

- Если бы. Я ж говорю - сплошные вещественные подтверждения. Одно за другим.

Сидели в сторожке Павла, за столом. Сегодня Павел был более-менее свободен от своих обязанностей, потому что на месте пребывали и начальник, и сестра-хозяйка.

Стояла сковорода с грибами, была разложена рыба. "Колосовики, - пояснил Павел о грибах, - первые летние. Мы тут в основном на подножном корму, привыкли". Банка баклажанной икры и литровая банка самогона. - "Запасы с зимы".

- Каждый из нас имеет свой скелет в шкафу, - сказал Павел. - Давай, Братка, еще выпьем, давно мне ни с кем так душевно не сиделось.

- Ни с кем или - не с кем?

- Да считай, что не с кем. Я в бегах, Братка, такие дела. Почему - долгая история. И пути мне назад нет.

- Я знаю, - сказал Михаил.

- ОНА сказала?

- ОНА. Причин не называла, так - в бегах, и только. Батя, - спросил он осторожно, - откуда... это все? Что с тобой было, что ты так разукрашен? Несчастный случай?

Павел слил себе в стакан остатки, выпил. Шагнул в угол, поднял половицу, появилась еще банка, полная.

- И несчастный случай тоже, Братка, несчастный случай тоже. У меня после восемьдесят восьмого вся жизнь как несчастный случай. Не будем обо мне, это неинтересно. Скажи мне такую вещь, Братка, многих ли ты, как меня собираешься, препроводил?

Михаил невольно поежился, но с Батей можно было только так, прямо, открыто, без скидок на лирику.

- Не знаю, не считал. Полсотни, наверное, чуть больше.

- Так, это за пять лет. По человеку в месяц в среднем. В промежутках что делал? Водку пьянствовал?

- В промежутках... не знаю. Ждал. Просто жил как-то. С искренним недоумением он подумал, что не помнит никаких промежутков. Для него они не существовали. В памяти отложилось только время, когда работал по ЕЕ приказу. Искал, выслеживал, разрабатывал подходы, настигал.

- И в огороде бузина, и в Киеве тетка, - тяжело сказал Павел и опять выпил, не морщась, огненный самогон. - Скажи, Братка, следующую вещь. Не узнавал ли ты о своих крестниках подробнее - кто такой, откуда, чем знаменит или интересен, короче, с какого пороху эта ОНА вздумала твой глаз на человечка положить?

- Я уже говорил о случае с авиакатастрофами. Тот человек. И с другими, должно быть, то же самое. И с... А так

это не входит в мою задачу. Я должен найти, встретиться. Иногда проследить, как оно все вышло.

- Про самолеты похоже на большой звон.

- ОНА заранее назвала число, и число совпало.

- Предположим, хотя... Я другое имею: ты сам о них, всех этих людях, узнавал что-нибудь, кроме того, что ОНА соизволила тебе повелеть? Да или нет?

Павел вел разговор так, что Михаилу стало ясно: у Бати появилась какая-то своя дальняя мысль. Он всегда становился таким, готовясь выдать что-то новенькое, Михаил помнил.

Вся тяжесть ушла из его сердца. Сняли камень с груди. Пусть теперь снова решать не ему, покоренному, но и не ЕЙ, ненавистной. И вообще - эта неожиданная встреча, через столько лет. И самогон у Пашки чистый, хороший.