Николай Полунин - Цербер

- Эй! - крикнул в темноту за дорогой тот, что вел допрос. - Где вы там? Выходите, все спокойно, все под контролем! Выходите, не бойтесь, мы их держим!

- Кто вас боится, - проворчал тезка-Мишка, поднимаясь и отряхивая брюки. Пойдемте, шеф. Не знаю, кто они вам, но это - наши.

Они появились в свете фар не совсем с той стороны, откуда их ждали, и первым движением стоявшего ближе всех с автоматом было вскинуть оружие, но тот, который звал, тотчас остановил его.

- Пожалуйста, - сказал он, указывая на "Чероки", - можете спокойно продолжать движение. Отгони свою, живо, - велел он ближайшему разбойничку.

- Это не моя, - вздумал возражать тот и тут же получил автоматным дулом под ребра. - Да ключей же нет у меня, - просипел он, согнувшись. - Ключи сперва дай, мент, не понимаешь, да?

- Я тебя сейчас к ней за яйца привяжу, и покатишь! - рыкнулось ему в ответ. - Навались, сявка, ну! Ключей у него нет, гнусь...

Приземистую иномарку откатили, освобождая для "Чероки" выезд. Тезка-Мишка, исключительно, чтобы показать спокойствие, обошел "Чероки" вокруг, пнул ногой скат.

- Наверняка поцарапали, шелупонь...

Усаживаясь, не забыл поглядеть в перчаточный ящик, все ли его реликвии на месте. Михаил пытался рассмотреть спасителей. Их было не слишком хорошо видно, но он узнал всех троих.

"Блондин, Жук и третий, - подумал он. - Я только не ожидал, что главным у них Жук, ведь он самый молодой. Я все время опасался чего-то подобного. Ах, Лена, Лена..."

- Спасибо, - сказал Михаил. - Вы нам помогли.

- Не стоит благодарности, - ответил Жук и повторил: - Можете спокойно продолжать путь. Только это, - указал на "стечкин", который Михаил все еще держал в руке наотлет, - лучше убрать. И что у него - тоже. - Он имел в виду тезку-Мишку, показно выложившего "ПМ" на панель перед собой.

- "Макаров" у меня по документам, - сказал Михаил. Отчего-то ему захотелось потянуть время, не уезжать сразу.

- Тогда только это. - Жук любезно кивнул на пистолет-пулемет. - Во избежание ненужных осложнений. Насчет инцидента по дороге не беспокойтесь, мы предупредим, вас пропустят беспрепятственно. С этими тоже разберемся сейчас. Ну, вам, пожалуй, пора.

- Да, - сказал Михаил. - Конечно. Еще раз спасибо за помощь.

- Всего доброго, - сказал Жук. Михаил обошел "Чероки", сел рядом с тезкой-Мишкой. Поехали.

- А с вами, шушера, - сказал Жук разбойничкам, - сейчас будет свой разговор.

- Порешат они их, как думаете, шеф? - спросил тезка-Мишка.

- Не знаю. Не думаю.

- Я бы порешил. Двоих-то они уже, а? Кто они такие? Ментура или по правде подымай выше? Ангелы-хранители. Где вы их только подцепили. Ну, теперь нам с такой крышей черт не брат. Они с вами чуть не раскланялись.

- Помнишь, я говорил, какими хотел бы вас видеть?

- Это про ниндзя, что ли? Какие же они ниндзя? Нормальная ударная группа, охрана.

- Это пока они такой приказ имеют - нас охранять. А сменят им приказ... Михаил выразительно замолчал.

- А, ага, понятно. Не всегда, значит, они будут ангелами-хранителями. Все понял, шеф. Тогда держитесь, я нажму.

- Поаккуратней только. Ты какую ночь не спишь?

- Всего лишь вторую. А вы если хотите поспать - поспите, здесь еще на часок дорога ничего.

"Поспать, - подумал Михаил. - Вот уж чего бы мне совсем не хотелось".

И заснул.

Вдруг почудилось, что в кои веки ему приснится обыкновенный человеческий сон.

Михаил шел вдоль реки по бесконечной синей равнине и искал ее. Она должна быть где-то здесь, среди этой юдоли горечи и печали.

Печалью, но не болью было напоено здесь все. В сумрачном небе симметрично висели две луны, как будто одна была зеркальным отражением другой через черную реку. Печаль переполняла тех, кого он не видел, но чье присутствие ощущал каждым волоском, каждой клеточкой налитого мощью тела.

Когда те, кого он не видел, замечали его, горделиво идущего по равнине, они начинали испытывать страх перед ним и тоску по своей участи, тоску по утраченному миру, где трава зелена, а солнце греет.

Его не достигала их горечь. Он не сопереживал. Им было не место под желтым теплым солнцем, и жесткая рука, что вела его, поощряла такие его мысли.

Но ведь еще была и та, которую он искал сейчас. Чья боль была его болью, а беспомощное отчаяние - его отчаянием, и даже жесткая рука, в чьей власти он находился, ничего не могла с этим поделать.

Подчинялось его тело. Послушно текли его мысли. Чувства не могли с этим согласиться. Но ведь они ничего не решали.

И все же он искал ее. А она - его.

Песня и склоненные ивы над ночной рекой. Или игольчатые тени сосен на вечернем небе?