Николай Полунин - Орфей

- Поспеваем за три минуты до отхода, шеф. До отправления то есть.

- Вот так вот. А то - "отхода". Отходят знаешь куда?

- Эй, Мишка, ты куда нас все-таки везешь?

"Понтиак", показалось, еле втиснулся в узкий низкий тоннель под Водоканалом. Я подумал о том же, о чем думал всегда, когда прежде доводилось проезжать этот короткий, быстро ныряющий и быстро выныривающий, залитый желтым светом отрезок, находящийся и под землей, и под водой одновременно. Мне представился белый пароход, самоходная баржа "река море", еще какой-нибудь многометровый многотонный шкаф, величаво проплывающий, как в огромной ванне, у нас над головами.

На узком участке дороги вдоль Ходынки, Тушинского поля всегда было много машин.

- Одевайтесь живей. - Хватов кинул нам пакеты В них были неновые походные куртки-энцефалитки на "молниях", резиновые сапоги. Обувь пришлась впору. Хватов надел такую же. Мы свернули к Тушинскому автовокзалу. Даже не автовокзал это, просто станция пригородных автобусов. Общую идею я теперь понял. Но вот смысл?

- Ну а смысл, Миша? Ну, доедем мы в область, до самого места даже доедем, там-то все равно кто-то есть? Прямо в руки прибудем.

- Меня, сатирик, Мишей только бабы зовут. А Мишкой - только шеф. Михаил Иванович меня устроит. Как в русских народных сказках.

- Как всесоюзный староста Калинин.

- Тебе шеф что про не те, какие надо, руки говорил? - проигнорировав мое замечание, сказал Хватов. Он застегивал "молнию". - Ты так из города вырваться хотел. Вон, опасаешься, что за-ради тебя входы-выходы позапирают.

- У тебя с шефом некробиотическая телепативная связь? Вы незримо присутствуете друг подле друга?

- Иди-ка ты, сатирик... Ты просил, чтобы как в кино, вот я тебя как в кино и вывожу. Самым незаметным способом. Демократически, на автобусе. В гуще народных масс.

"Понтиак" стоял укромно, и если кто и обратил внимание па вылезших из богатой машины трех скромных туристов, то таких было не слишком много. Я не мог не отметить со всем уважением постановку дела: здесь нас тоже встречали. Хватову были переданы билетики - три белых квадрата, он подхватил рюкзак и указал мне на другой. Их сторожил тот же парень, что передал билеты. На долю Жени пришлась наша сумка. Парень буркнул:

- Автобус - вон тот. - И добавил что-то. И пропал в толпе.

- Что-что? - спросил я.

- Это конечный пункт наш так называется - Черная Грязь. А ты думал?

- Я думал, вы под занавес паролем обменялись.

- Садимся, отправление через минуту.

Мы были совершенно неотличимы от других пассажиров. Мы затерялись в сумках и рюкзаках. Никому до нас не было дела, когда мы с извинениями пробирались в хвост автобуса, перешагивая мешки и коробки.

Автобус просто закрыл двери и просто поехал. По известному своему маршруту. Я вспомнил многочисленные сцены погонь, которые описывал когда-то.

Мишка Хватов сидел позади нас. Место рядом с ним было свободно.

- Эй, сатирик, - позвал, - ты, похоже, не ошибся почти. Неплохо бы мы на тачке ехали.

Возле поста выстроилась длинная вереница машин. По-моему, там тормозили через одну. За окном пошли мелькать деревни, темные поля.

- Катастрофа, но еще не беда, - прокомментировал Хватов. - Быстрота и точный расчет. Пятьдесят восемь минут, между прочим, за все про все. Как подруга?

- Я в порядке, Михаил Иванович. - Женя говорила вполоборота, на Хватова не глядя. - Вы не могли бы в качестве ответной любезности прекратить обращаться к Игорю "сатирик"? Вы нас очень обяжете, Миша.

Мне стоило большого труда не хмыкнуть. Я спросил:

- Что значит Черная Грязь - конечный пункт? Что это такое? Где?

- Промежуточный, - ответил Хватов. Посопел. - Не боись, куда надо доедем. Куда ты так хотел.

- По-твоему, я так хотел?

Хватов копался у себя в рюкзаке. Между спинок к нам протянулась фляга. Металлическая, тонкая. Я помотал головой. Женя отпила несколько глотков.

- Ого. Пахнет розами. Что это? На лепестках?

- Коньячок из Туркмении, чтоб вы знали.

В автобусе было полутемно. От дальнего света встречных по потолку бежали без конца темно-светлые полосы. Мотор гудел. Кажется, почти все спали. После всего, что было, картина казалась нереальной.

- У тебя тоже так? - шепнула Ежик. - Как будто не с нами? Рука болит?

- Ничего у меня не болит.

- Бедненький, как же ты работать будешь?

- Ты думаешь, я буду?

- Конечно. А что же ты еще будешь? Как же иначе?

Меня вдруг охватил неподдельный ужас от того, сколько мне еще им всем и ей предстоит сказать. И сколько не сказать Мне пришла та же мысль, что уже бывала неоднократно.