Николай Полунин - Орфей

Сел. Встал. "Головой потряс, чтоб слетела блажь, и вокруг взглянул, и присвистнул аж...." Кто на том свете стихами разговаривает? Только психи.

А эти придурки продолжают. Один, в середке группы отогнанной, лопату перехватил, самого себя по впалому животу - р-раз! Кровь сквозь желтую клетчатую рубашку проступает, по черным порткам, до блеска засаленным, бежит, впитывается, на черном чернеет. Передергивает меня. Чтобы на их обычаи тут смотреть, я иду?

- Разве так делают? - голос за плечом. Сказавший выходит на шаг вперед, заслоняет меня от следующей группы, принимается наносить легкие чиркающие удары наотмашь. Только чуть-чуть тело режет кому подвернется.

И понимал я, что это - друг. Больше. Друг, Проводник и Защитник. Вот только лица его не вижу. (Снова, по нехорошей привычке вперед забегать, так и не увижу никогда.)

- Вот так делают!

Этот уже заваливается, уже навзничь. Коленки задраны, руки раскинуты. Обидчик это мой, вот кто. Который мне заехал сейчас. Теперь я его отчетливо рассмотреть могу. Рассматриваю. И нехорошо мне делается. Хуже, как если, вперед забегая, о том, что будет, говорить.

Потому что с хрустом втыкается лезвие лопатки лежащему в пах с правой стороны.

- Вот так еще у нас делается!

Ахаю мысленно, тащу Защитника в сторону. Друга. Из тела, бурьяном полускрытого, брызжет крови фонтан. Конечно, заливает сбежавшихся, наклоняющихся. Отдельный теплый чвак попадает и на меня. Окропили все-таки. А возле уже двое из тех, что с мечами. Танаты. На нас с Другом покосились, но не сказали ничего. Они вообще не говорят.

- Может, еще обойдется? - Глупый вопрос. Вырвался.

Друг молча качает головой, под ноги указывая. Том, копошась и пища, будто ожил крови сгусток. Крыльями от земли отталкивается, оттолкнуться не может. Мелкий и противный в то же время.

- Смотри, это важно.

Смотрю. Захлебнувшись в чужой крови, умирает маленькая летучая мышь. Важно? Почему?

непонятного будет много не останавливайся иди

Подевался куда-то Друг. А я дальше пошел. Куда иду? Куда все, к пристани. Только вот около одного входа в лачугу, ничем от остальных не отличимую, будто толкнуло что: войди! Стены наполовину из обломков деревянных, наполовину брезентом затянуты. Дырка на дырке, но потому как слоев много, насквозь не видать. Войди!

Я оглянулся даже, уж не Проводник ли из-за спины? Никого. Войду, отчего ж не войти. Дороги-то все еще не знаю. До пристани доберусь, а дальше? Мне-то не на пристань.

Дверь брезентовую, на раме сколоченную, толкнул.

- Локо! - К кому обращались, в глубине сидит. За столом большим овальным. Одну макушку вижу нечесаную, из шерсти меховой безрукавки заметную. Не разобрать только как следует, где чья шерсть кончается, где начинается. Кто-то тут его окликнул. Из-за меня. Что вошел я.

Печальные тихие старухи вдоль стены, а перед ними горшочки с землей и травами разными. В виде тоненьких стрелочек торчащими. И темно, темнее, чем на улице, хоть несколько ламп висит. Слабенькие.

- Добрался. - Это из-за стола говорится. Локо ихний, или как его. -Добрался - получай.

И старуха, от стены отделившись, протягивает мне тарелку не тарелку плоскую хрустальную вазу со множеством зеленых травинок, из коричневых луковок торчащих. Зеленый газон как бы. При этом шепчет, извиняется, просит понять, что это она только разные семена проращивает, что ничего больше, а если что не так, то хоть у Локо спроси... Я кое-как хрусталь подхватываю и вдруг неожиданно для самого себя бубушке говорю:

- Мне именно это и нужно. Спасибо, бабушка. - Хотя понятия не имею, зачем мне трава эта.

- К Ладье не ходи. Отправка там, суета. - У Локо голос скрипучий, как дверь входная. - А там как хочешь, мое дело - сторона

если хочешь можешь посмотреть но на нее не поднимайся твой путь другой

А тут всего ничего до пристани было. Два шага. Но пока я эти два шага шел, с травками моими волшебства произошли. Можно мне там, куда пошел, про еще какое-то волшебство говорить? Можно. Не запрещается. Говори не говори...

Так-то травки в жидкости прозрачной плавали. Луковицами вниз, одна зеленая щетинка на поверхности. А стоит одну вытащить, на воздухе обращается оно в нечто необыкновенное. В пурпурное что-то, многолепестковое. В колбаску-камышинку, вдруг вспухающую и трескающуюся, а в трещинах, под бархоткой бурой - ярко-лимонное. В гроздь цветков меж собой переплетенных, лиловых нестерпимо. Никогда таких цветов не видел и не увижу никогда больше. Очень красивые. Сказочные. Уж не сказка ли? Опять Перевозчик забавляется. Нет, не так...