Кирилл Бенедиктов - Война за «Асгард»

Он с неприязнью взглянул на фигурку Дарумы, потом перевел взгляд на мяч для гольфа. В белом войлоке были заметны крошечные угольные точки – пятнышки черной китайской туши. Еще одна загадка впадающего в детство Тонга. Зачем он побрызгал на хороший мяч тушью?

Джеймс повертел мяч в руке, запустил им в стену. Поймал отлетевший обратно войлочный шар и, с силой закрутив, пустил гулять волчком по столику, хранившему полустертые следы гексаграммы «ГЭ».

Шар весело крутился, скользя по малахитовой поверхности столика. Крохотные пятнышки туши сливались в правильный узор. Ки-Брас всмотрелся – и почувствовал, что у него вспотели ладони.

Тонкой черной линией на шаре была прорисована стилизованная латинская буква Z.

Джеймс Дэвид Ки-Брас, начальник Одиннадцатого отдела Агентства по борьбе с терроризмом, подданный Ее Величества Елизаветы IV и джентльмен до мозга костей, выпускник Оксфорда и любимый ученик профессора Донелли, выругался так, что ему позавидовали бы докеры Ливерпуля – длинно, грязно и замысловато.

Три минуты спустя он входил в бар на сорок девятом уровне.

Нью-Йорк, Объединенная Североамериканская Федерация,

25 октября 2053 г.

Дане Янечковой было больно.

Ревитализация всегда сопровождается неприятными ощущениями. Но в швейцарских и аргентинских клиниках ее проводят долго и обстоятельно, растягивая на несколько дней или даже недель, накачивая пациента обезболивающими средствами и перемежая операции сеансами восстановительной терапии. А Дана проходила программу-максимум за четыре часа. В течение этих четырех часов ей полностью удалили верхние слои эпителия (девять-десять микрон), провели лазерное прижигание фолликул волос на ногах, ввели под кожу гиперактивные вещества, извлеченные из южноамериканских лиан и азиатских цветов, подвергли молекулярному массажу, который, если называть вещи своими именами, был настоящим молекулярным изнасилованием, три раза пропустили кровь через озоновые обогатители, убрали из организма накопившиеся в нем со времени последней ревитализации шлаки и токсины, подхлестнули гипофиз и шишковидную железу, прочистили засорившиеся аксоны, пересчитали миллиарды клеток в различных внутренних органах, безжалостно выкинули пораженные и вылечили больные. К тому же на протяжении всего сеанса по сосудам, венам и артериям Даны сновала целая армия микроскопических чистильщиков, сгрызавшая атеросклеротические бляшки и пожиравшая расплодившиеся в ее теле свободные радикалы. По крайней мере, именно так объяснил Дане причину сводящего с ума зуда доктор Голдблюм, похожий на старую грустную обезьяну. «Потерпи, девочка, – сказал доктор. – Эти маленькие собачки очень хорошо тебя почистят, и ты будешь совсем как новая. А потом я покажу тебе этих крошек в микроскоп, конечно, когда они из тебя выйдут, и ты сможешь взять их с собой на память – хоть целую тысячу».

Но Дана не хотела смотреть ни на каких крошек. Она не хотела смотреть на грустную, сморщенную физиономию доктора Голдблюма. Она хотела только одного: чтобы четырехчасовая пытка закончилась как можно скорее.

Это была ее седьмая ревитализация. Во время первой она потеряла сознание – так ей было больно. Впрочем, это было довольно давно, и тогда доктора не научились еще делать процесс омолаживания организма почти безболезненным. Почти. Какое важное уточнение.

Дана, закусив губу, смотрела, как на лицо ее опускается сверкающая черным металлом маска – аппарат для пластической хирургии. Доктора называли его ФМ – фэйсмэйкер, а подруги Даны, ложившиеся под черную маску кто чаще, кто реже, расшифровывали ту же аббревиатуру как «fucking monster». Фэйсмэйкер действительно был одним из самых неприятных инструментов ревитализации. Он безжалостно расправлялся с морщинами, выжигал своими лазерами микроскопические кусочки омертвевшей кожи, уничтожал угри и прыщики. Кроме того, он, не задумываясь, поправлял отличавшуюся от идеала форму носа (что даже в эпоху тотальной анестезии оставалось весьма болезненной процедурой), придавал губам детскую припухлость, ваял правильные подбородки, уменьшал или увеличивал уши – короче говоря, лепил новые лица, как из пластилина. Дане было грех жаловаться на черную маску – носик у нее и так был идеальный, ну а несколько чувствительных уколов в губы, становившиеся после этого очень горячими и похожими на раздувшиеся равиоли, можно было и перетерпеть. Тем не менее она всегда боялась, что аппарат найдет в ее лице что-то неправильное, что-то, что надо непременно исправить, и исправлять это будет ужасно больно. А Дана Янечкова не любила боли.