Курт Сиодмак - Мозг Донована

— Подождите здесь, — сказал офицер. — Его приведут через несколько минут.

Присев на лавку, я прочитал надпись на одной стороне стеклянной перегородки: «Места для судебных исполнителей».

С обратной стороны была другая надпись: «Места для заключенных».

В помещении было довольно людно. То и дело входили и выходили заключенные в голубых джинсах и разноцветных майках. Те, что сидели у столов, говорили тихо, вполголоса. Судьи вели с ними беседу, не снимая шляп. У каждого был такой вид, будто он куда-то торопился.

Наконец привели Хиндса. Один из двоих сопровождавших его охранников молча показал на меня. Другой в это время снимал с него наручники.

Невнятный гомон, стоявший в помещении, ненадолго затих, а затем зазвучал громче, чем прежде.

Усевшись по другую сторону стола, Хиндс с недоумением уставился на меня.

— Здравствуйте, меня зовут Патрик Кори, — сказал я.

Он проигнорировал мою протянутую руку. Просто смотрел на меня таким взглядом, как будто это я был заключенным, а он — посетителем.

С виду ему было лет двадцать пять. Стройный и мускулистый, он, вероятно, пользовался успехом у женщин. Однако в его красивом лице я не заметил ни одной сколько-нибудь мягкой черты. Прямые жесткие волосы были зачесаны назад, холодные голубые глаза — прищурены. Свои и без того тонкие губы он поджал так, что подбородок казался еще более острым, чем мог быть на самом деле.

Если бы после задержания он решил изобразить себя невменяемым, то мог и впрямь свихнуться настолько, что теперь его место было бы не в тюрьме, а в сумасшедшем доме.

Однако он явно предпочитал роль героя. Его самомнение превосходило даже волю к жизни. В нем было что-то от фанатика, а с фанатиками спорить бесполезно.

— Позвольте вас спросить, — осторожно произнес я. — Знакомы ли вы с Роджером Хиндсом?

Он не ожидал такого начала разговора. Очевидно, готовился к каким-нибудь уловкам — подозревал, что я хочу добиться от него признания в совершенном преступлении.

— Ну, — буркнул он, — если вы имеете в виду моего дядю, то он давно повесился.

— Когда? — вырвалось у меня.

— Еще до моего рождения. Моя мать часто вспоминала о нем.

О матери он упомянул так же невозмутимо, как и о дяде.

Мозг не вмешивался в наш разговор, поэтому я позволил себе полюбопытствовать:

— Скажите, а Уоррена Гораса Донована вы знали?

— Того старикашку, что несколько недель назад разбился в горах? — хмыкнул Хиндс. — Нет, я читал о нем в газетах.

Он зевнул и принялся рассматривать свои тонкие пальцы. Мои вопросы его не задевали.

— Послушайте, я пришел сюда, чтобы в меру своих сил помочь вам.

Он фыркнул.

— Мне не нужна ваша помощь. Если меня хотят вздернуть на виселице — пускай, я не против. Меня ничто не сломит. Здесь со мной плохо обращаются, но мне все равно.

— Вас будет защищать мистер Фаллер, — сказал я.

— Да, я знаю. Говорят, он большая шишка. Интересно, кто его нанял?

Он вопросительно посмотрел на меня, но через секунду на его лице появилось прежнее глуповатое выражение. Ему явно хотелось противостоять всему миру. Если бы он понял, что кто-то и в самом деле ему помогает, его самомнение было бы поколеблено. А без привычной опоры он едва ли устоял бы перед натиском прокурора.

— Мне ничего не сделают. Я не нарочно сбил эту старуху. Мою вину никто не докажет. Поэтому мне не нужен адвокат.

Он вдруг ухмыльнулся.

— Вас подослали, чтобы вытянуть из меня признание. Так вот, ступайте к вашему начальству и скажите, что я не специально наехал на нее.

Ему казалось, что для признания человека виновным в каком-либо преступлении судьям необходимо его раскаяние в содеянном.

— Если вы действовали без умысла, вас отпустят на свободу! — сказал я.

— А им больше ничего и не останется. Я не преступник, чтобы держать меня за решеткой.

Он сжал кулаки — с такой силой, что побелели пальцы.

— Передайте им, что они меня не сломают. Даже если снова бросят в карцер, даже если будут кормить своей тухлятиной и натравливать на меня всех этих подонков! Знаю я их уловки. Они не имеют права причинять мне зло. И они заплатят за это. Подождите, вот только выберусь отсюда!

Он встал. С его точки зрения, продолжать наше свидание не имело смысла. Я ему был нужен только для того, чтобы через меня возвестить миру о своем презрении к нему.

Я проводил его взглядом и направился к лифту.

У меня не было сомнений в том, что этот юноша совершил заранее обдуманное, преднамеренное убийство — настолько, насколько это вообще возможно для человека.