Гордон Диксон - Жизнь коротка

— Если угодно, мистер Ито, — предложил я, — мы немедленно можем осмотреть несколько вариантов здесь же, в Нью-Йорке. Мой флайер на крыше.

— С вашей стороны в высшей степени любезно нарушить ради меня свои планы, мистер Гаррис. С удовольствием соглашаюсь.

Я поднял флайер на высоту примерно около тысячи футов и повел его над полуразрушенными джунглями Манхэттена. Потом мы снизились до трехсот футов и, залетев со стороны острова Бедло, стали медленно приближаться к статуе Свободы. Я специально не торопился подходить к Обезглавленной Даме — товар всегда надо показывать лицом. Ракурс получился великолепный: огромная зеленая статуя с налетом копоти от зажигательной бомбы поднималась из залива, словно поверженный колосс.

Лицо мистера Ито не выдавало никаких эмоций. Он бесстрастно смотрел прямо перед собой.

— Вам, безусловно, известно, что это знаменитая статуя Свободы, — начал я. — Как большинство памятников старины, она доступна любому покупателю, который будет выставлять ее с подобающим уважением. Мне не составит труда убедить Бюро Национальных Ценностей в безупречности ваших намерений.

Мы кружили вокруг острова, чтобы Ито мог осмотреть статую со всех сторон и надлежащим образом оценить ее презентабельность. Однако его лицо оставалось таким же невыразительным.

— Как видите, с тех пор, как Мятежники взорвали голову фигуры, ничего не изменилось, — продолжал я, стараясь подогреть его интерес. — Тем самым памятник приобрел еще большее историческое значение и покрыл себя неувядаемой славой. Подарок из Франции, он символизирует собой родство Американской и Французской революций. Расположенная у входа в нью-йоркскую гавань, статуя Свободы для многих поколений иммигрантов стала воплощением самой Америки. А нанесенный Мятежниками ущерб служит лишь напоминанием, как легко мы вышли из этой переделки. Кроме того, он придает определенный меланхолический настрой, вы не находите? Эмоциональность и тонкая красота слиты воедино в элегантном шедевре монументальной скульптуры. А запрашиваемая цена много ниже, чем можно было бы ожидать.

Когда мистер Ито наконец заговорил, он казался смущенным.

— Надеюсь, вы меня простите, мистер Гаррис, так как мои чувства проистекают из глубочайшего уважения к благородному прошлому вашего народа… Но на меня данное произведение искусства действует угнетающе.

— Каким образом, мистер Ито?

Флайер завершил облет статуи Свободы и начал следующий круг. Ито опустил глаза и, отвечая, не отрываясь смотрел на маслянистые воды залива.

— Символизм этого разбитого памятника печалит меня. Статуя олицетворяет собой упадок некогда великой нации. Поместить ее в Киото было бы с моей стороны поступком низменным и постыдным. Я бы осквернил память вашего народа и проявил безграничное чванство.

Ну, что вы на это скажете?! Он, видите ли, оскорблен, потому что считает, что выставить памятник в Японии — значит нанести обиду Соединенным Штатам. Выходит, делая такое предложение, я задеваю его достоинство и намекаю на азиатское бескультурье. Тогда как для всякого нормального американца эта распроклятая — не более чем старая рухлядь, годная лишь на то, чтобы всучить ее иностранцам, которые рады-радешеньки ухлопать бешеные деньги за сомнительную привилегию утащить ее к себе. Нет, от этих японцев просто сойдешь с ума! Кого еще можно оскорбить, предлагая сделать то, что они считают унизительным для вас, хотя вы ничего дурного для себя в этом не видите?!

— Надеюсь, я не обидел вас, мистер Ито, — не подумав, выпалил я и чуть не откусил себе язык. Как раз этого и нельзя было говорить! Я действительно обидел его и теперь подлил масла в огонь, поставив его в положение, когда вежливость требовала отрицать это.

— Уверен, что ничего не могло быть дальше от ваших намерений, мистер Гаррис, — искренне проговорил Ито. — Всего лишь волна грусти при мысли о хрупкости величия… Само по себе это ощущение, можно сказать, даже полезно для души. Но видеть памятник постоянно — выше моих сил.

Льстивая японская учтивость или истинные чувства? Кто знает, что эти люди чувствуют на самом деле? Порой мне кажется, что они сами не ведают. Но так или иначе, его настроение надо повысить. Причем быстро. Гм-м…

— Скажите, мистер Ито, вы любите бейсбол?

Глаза Ито зажглись, словно маяки. Мрачность исчезла, замененная теплым сиянием неожиданной улыбки.

— Да! — воскликнул он. — Я снимаю ложу на осакском стадионе, но должен признаться, что до сих пор питаю тайное пристрастие к «Гигантам». Как странно, что великая игра заброшена у себя на родине.