Гордон Диксон - Жизнь коротка

И дальше в том же духе. Это даже не каламбур — просто дурная, грязная шутка. У меня до сих пор мурашки по коже.

Я велела ему уйти — немедленно. И не возвращаться, пока не осознает свою вину. От гнева я забыла даже, что стоит ночь. Как только Джон вышел, мне стало стыдно.

Он вернулся через пять минут. Извинился за дверью, и я его впустила. За плечом у него висел большой полиэтиленовый мешок для сбора личинок, но я была так рада, что не обратила на это внимания.

Он положил их на визуальные рецепторы — всего штук двадцать, каждая почти в полметра. Они боролись друг с другом за место на линзах, потому что там было чуть теплее. Двадцать мерзких, покрытых слизью личинок, ползущих по моим глазам, о Боже! Я закрыла веки, закрыла уши, потому что он вновь завел свою отвратительную песенку, закрыла двери и оставила его так на пять дней — а сама читала Мильтона.

Но на этой строчке все время сбивалась.

Наверное, подействовало наркотическое вещество. Хотя то же самое он мог сделать и в здравом уме — в конце концов, у него были все основания. Однако я предпочитаю думать, что виноваты наркотики. Ему нечего было есть. Я никогда не голодала пять дней и не представляю, до чего это может довести.

Так или иначе, когда я пришла в себя и открыла глаза, выяснилось, что глаз у меня больше нет. Он разбил все рецепторы до единого, даже на маленькой уборочной машине. Странно, все это мне было почти безразлично…

Я на пять минут открыла дверь, чтобы он мог выйти. А потом закрыла — от гусениц. Однако запирать не стала, чтобы Джон мог вернуться.

Но он так и не вернулся. Через два дня должен был прилететь корабль. Полагаю, Джон провел это время в сарае, где держали личинок. Он наверняка остался в живых, потому что иначе пилот корабля явился бы его искать. А в эту дверь никто больше не входил.

Разве что вы. Меня просто бросили здесь, глухую, слепую и полубессмертную, посреди венерианских болот. Если бы я только могла умереть от голода… износиться… проржаветь… сойти с ума! Но я слишком надежно сработана. Казалось бы, вложив в проект такую уйму денег, они попытаются спасти хоть то, что осталось, да?

Послушайте, давайте договоримся. Я открою дверь, а вы окажете мне одну услугу, хорошо?

Внизу в кладовой хранится взрывчатка. Заряды совершенно безопасны в обращении — и ребенок управится. В конце концов, Джон ведь управлялся. Если не ошибаюсь, третья полка на западной стене — маленькие черные ящички с красной надписью «ОПАСНО». Надо вытащить чеку и установить на механизме время — от пяти минут до часа. Как будильник.

Сами ящики даже не трогайте, они прямо подо мной. Потом бегите изо всех сил. Пяти минут будет достаточно, верно? Я хочу только немного почитать «II Penseroso».

Ну, договорились? Люк открыт, а сейчас, чтобы доказать свою честность, я отпираю дверь.

Пока вы там работаете, я, пожалуй, немного почитаю.

Эй? Я жду. У вас все в порядке? Вы еще там? Или вас не было вообще? О, пожалуйста, пожалуйста — я жажду взорваться. Это было бы так чудесно. Пожалуйста, умоляю вас!

Я все еще жду…

Все в высшей степени напряженно и романтично. Лишь одна ехидная мыслишка сбивает накал страстей — и успокаивает — душу: а может, действительно верна фраза «одна из миллиона»?..

Прошлого не вернуть, как не остановить время, и счастливые концовки всегда имеют горький привкус.

Жил-был человек по имени Джон Стрэпп. Самый влиятельный, самый легендарный человек из семнадцати сотен миллиардов людей на семи сотнях планет. И ценили его лишь за одно качество — он мог принимать Решения. Отметьте заглавное «Р». Он был способен принимать Основные Решения в ситуациях невообразимой сложности, и его Решения были на восемьдесят семь процентов верны. Их покупали за огромные деньги.

Существовала корпорация, ну, скажем, «Бракстон», с заводами на Альфе Денеба, Мизаре-3, Земле и с главной конторой на Алькоре-4. Годовой доход корпорации равнялся двумстам семидесяти миллиардам кредиток. Торговыми и промышленными операциями руководили сотни управленцев, каждый — узкий специалист в крошечном кусочке громадной картины. Никто не мог охватить ее целиком.

«Бракстону» требовалось принять Основное Решение. Один исследователь, некий Э. Т. А. Голанд, трудясь в денебских лабораториях, открыл новый катализатор биосинтеза: эмбриологический гормон, превращавший ядра молекул в податливую массу, из которой можно лепить все что угодно.