Array СССР-2061 - Будущее, до которого хочется дожить. СССР 2061

Хорошо, что я успел замедлить бег, а то мальчишка кувыркнулся бы в кусты, так резко и неожиданно он останавливается. Начинает испуганно озираться, потом неуверенно спрашивает:

— Кто здесь?

«Да не крути ты головой, перед глазами всё мелькает. Меня каким-то образом занесло внутрь тебя».

— Как это?

«Откуда я знаю? Пришел в себя, а вокруг деревья мелькают. Ты же бежал, как чемпион мира».

— Но так не бывает!

Парнишка напуган. Не страшно, по сравнению с тем ураганом чувств, который только что бушевал у него в голове, этот испуг — ерунда. Легкий ветерок.

«Я сам знаю, что не бывает. Слушай, давай куда-нибудь присядем и попробуем понять. Раз я уже здесь».

Мальчик садится на бугорок, и мы начинаем разбираться. Самое главное — занять парня делом, а дальше эмоциональный всплеск пройдет, и будет значительно легче. Как помочь в глобальном плане — это вопрос… Но что-нибудь придумаю, другого выхода нет…

Некоторую ясность имеем. Управлять телом можем оба. Если один расслабляется и думает о чем-то постороннем, то второй шевелит конечностями абсолютно полноценно. Попробовали, потренировались. Получается! Даже мои рефлексы, в основном, сохранились.

Мысли друг друга воспринимаем только, если они адресованы напрямую. Примерно как обычная речь. В целом-то это хорошо, ни к чему мальчику размышления старого маразматика. А вот самому маразматику не грех и подумать.

Не верю, что воспитатели в детдоме такие идиоты, как кажется Артёму. После всего пережитого, ребенок в принципе неспособен воспринимать что-либо адекватно. А вот с детьми хуже. Потерявших родителей в детдоме нет, несчастные случаи — редкость. И дети встраивают новичка в свою привычную иерархию, где прав, чаще всего, самый сильный. Так было, есть и будет, во все века и во всех странах. Подрастут — может быть, что-то изменится. Но лет до шестнадцати…

Тёмка к «встраиванию» не готов. Домашний мальчик, привыкший быть любимым и любящим. Хороший, добрый, с тонкой душевной организацией… Нечего ему противопоставить Ваське-Бибизяну, будущему лучшему слесарю какого-нибудь закрытого завода, а пока обыкновенному четырнадцатилетнему «троглодиту», кулаками доказывающему своё первенство.

«Может, с Васьки и начнем?» — спрашиваю напарника.

«А что мы можем? — заинтересовался, но пессимизма в голосе хватает, — он сильнее… и старше».

«Просто набьем морду. Наc двое».

«Тело-то одно, — уныло вздыхает Тёмка, — а Васька здоровый».

«Чем больше шкаф, тем громче падает. — похоже, эта присказка парню не знакома. — Главное, в себя верить. Ну, раз страшно, в этот раз я им займусь».

Мальчик соглашается, всё равно от конфликта не уйти, а скинуть ответственность — счастье, он слишком устал от одиночества.

Двигаем к корпусу. Встреча происходит даже раньше, чем планировали. Да, Бибизян и есть Бибизян. Глазами двенадцатилетнего — здоровенная горилла с пудовыми кулаками. Ладно, сам же говорил про шкаф. Иду прямо на него, не отворачивая: пусть уступает дорогу.

— Эй ты, недоделанный, куда прешь!

— Сам с дороги свалишь, или тебя подвинуть?

Васька от подобного хамства только рот разевает:

— Чего?

— Уступи лыжню, верзила!

Нарываюсь? Ага! А чего тянуть? У ребенка и так комплексов полно, хоть один снимем.

Васька подобного обращения не выдерживает, и огромный кулак летит в голову. Он что, думал, я буду ждать? Чуть вбок, развернуть тело, перехватить бьющую руку и потянуть вперед. Не забыть ногу подставить.

— Это не я тебе нос разбил. Это ты сам споткнулся, бибизян лопухастый!

Клиент доведен до кондиции. Кликуху свою Васька любит не больше тушеной капусты! А потому вскакивает, и летит на меня, как бык на красную тряпку. Совсем не боец, делай с ним, что хочешь. Но ломать ничего не будем, это всего лишь детская драка, а не смертельный бой с врагом Советской Власти.

После третьего приземления Васька встает гораздо медленней. Смотрит на меня, как баран на новые ворота, и вопрошает:

— Это что было?

— Охота на бибизянов. Добавить?

Встать в четвертый раз не даю. Прижимаю к земле коленом и беру руку на болевой.

— Сломать?

— Не надо!!! — в голосе «грозы детдома» проскальзывают плаксивые нотки. Всё-таки, не матерый урка, а мальчишка мальчишкой. — Я больше не буду!!!

— Конечно, не будешь! Еще к кому полезешь — сломаю!

Иду к корпусу. Собравшаяся толпа детей расступается, освобождая мне дорогу. Не успевший вмешаться мужик («Андрей Валентинович, воспитатель старшей группы» — подсказывает Тёма) пытается загородить путь, но, встретив мой (мой, не Тёмкин) взгляд, отступает в сторону. Прохожу в палату, заваливаюсь на койку. Всё тело ломит, физическими кондициями ребенка явно пренебрегали. Ничего, подтянем, главное — заинтересовать…