Гордон Диксон: Абсолютная Энциклопедия. Том 1

Сам этот факт означал поражение. Но наличие этой преграды служило доказательством, по крайней мере, того, что он представляет собой — и всегда представлял — нечто большее, чем то, что было доступно пониманию его сознания. А еще оно означало, что открывшаяся дверь дала ему доступ всего лишь туда, куда его прежнее «я» однажды уже проникало и обнаружило там тупик. Таким приемом его наталкивали на поиски какого-то иного пути к той цели, которой оба этих «я» стремились достичь; и новые возможности для поиска иных путей к этой цели лежали теперь в том озарении, которое только что пришло к нему здесь, в этой камере.

Хэл снова вернулся к осознанию того, что находится в камере, к своему терзаемому болезнью телу. Но, обретя теперь новую свободу воли и мысли, он приступил к созданию тех особых умственных инструментов, о которых уже размышлял раньше, когда ему пришло в голову, каким образом сознание может вернуться в прошлое и открыть доступ не только к хранящейся в нем информации, но и к возможностям подсознания. Несмотря на продолжающиеся трудности с дыханием, он принялся за сочинение стихов.

Название и строки стихотворения горели перед его мысленным взором, подобно стихотворению о рыцаре, созданному на Абсолютной Энциклопедии. И потом то, что он открыл для себя в этой поэтической форме, превратилось в непреодолимую внутреннюю силу, влекущую его вперед, прочь от Энциклопедии, навстречу годам, проведенным на Коби, и к теперешнему моменту озарения. Сейчас же эти последние стихи вызвали в его воображении образ рукотворного катаклизма, к которому человечество устремилось, словно пьяный человек, выпивший слишком много, чтобы представить себе последствия того, что он творит.

Конечно. Армагеддон-Рагнарек, как бы его ни называли, в конце концов грозил стать уделом всех. Он захватит всех людей, как лавина, несущаяся по горному склону, стремительно набирая скорость; и теперь уже не осталось никого, кто не ощущал бы его приближения.

О нем откровенно и напрямую говорил ему Там Олин. Хэл помнил, что и Сост, в коридорах-туннелях на Коби, также упоминал о нем. Хилари беседовал о нем с Джейсоном, когда вез его и Хэла на встречу с Рух и ее партизанами... И вот совсем недавно, несколько часов тому назад, Барбедж произнес это же слово — Армагеддон — здесь, в этой самой камере.

Армагеддон, последняя битва. Его тень бременем давила на всех людей, в том числе и на тех из них, кто не только не имел понятия о смысле этого слова, но даже никогда его не слышал. Теперь Хэлу стало совершенно очевидно, что каждый из них поодиночке уже смог почувствовать его приближение — ведь двери и птицы при безоблачном голубом небе способны почувствовать надвигающуюся грозу. Собираются огромные силы, готовые вступить в жестокую схватку.

В далекое доисторическое прошлое уходят корни этого противостояния. Теперь, когда у Хэла открылись глаза на его существование, ему стало ясно, каким образом развитие исторической обстановки за последние несколько сот лет привело к тому, что неотвратимое приближение решающего часа этого противостояния просто оказалось на короткое время задержанным, и как вместе с тем оно, это развитие, готовило место действия для последней яростной битвы.

Все это в аллегорической форме вошло в содержание только что сложенного им стихотворения. Охотниками могли быть только Иные, озабоченные исключительно лишь короткими мгновениями своей мирской жизни. Олени — это огромные массы людей, подобных Состу и Хилари, гонимые теперь непонятными им силами за черту, являющуюся границей зоны безопасности, прямо в руки охотников. И наконец, в стихах присутствуют и те, кто находится как бы в стороне и видит ситуацию такой, какая она есть, обладая преимуществом или читателя стихов, или созерцателя нарисованной в них картины. Это те, кто уже понимает, что должно произойти, и кто уже посвятил себя тому, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Такие как Уолтер, Малахия и Авдий, как Там, Рух и Дитя Господа. Такие как...

Внезапно свет в камере и в просматривающейся из нее небольшой части коридора померк настолько, что стало почти совсем темно. Через несколько секунд все вокруг задрожало. И одновременно, казалось бы ниоткуда, возник низкий рокочущий звук, в течение короткого времени нараставший, а затем постепенно смолкающий — как будто прямо за стенами его камеры обрушилась огромная, стремительно несущаяся лавина, послужившая для него образом Армагеддона.