Филип Дик: Пролейтесь, слезы…

Они включают телевизоры, чтобы увидеть меня. И я всегда там. Джейсон Тавернер еще никогда не разочаровывал своих поклонников. И никогда их не разочарует. Впрочем, Хизер относилась к своим почитателям по-другому.

– Ты их не любишь, – произнес Джейсон, продираясь по пропахшему потом коридору, – потому что ты не любишь себя. В глубине души ты думаешь, что у них плохой вкус.

– Идиоты, – проворчала Хизер и тихо выругалась, когда ее огромная шляпа с висячими полями навсегда исчезла в китовом брюхе наседающей толпы.

– Они – обычные, – прокричал Джейсон ей в ухо, едва не потерявшись в густой копне сверкающих рыжих локонов. Знаменитый каскад ее волос давно и успешно копировали во всех салонах красоты.

– Не люблю этого слова, – резко ответила Хизер.

– Обычные, – повторил Джейсон. – И глупые. Потому что, – он ущипнул ее за мочку уха, – это одно и то же. Правильно?

– О господи, – вздохнула она, – как я хочу оказаться в корабле, летящем через бездну. Бесконечную пустоту. Чтобы не слышать этих воплей, не видеть челюстей, жующих разноцветные жвачки.

– Ты их в самом деле ненавидишь.

– Ненавижу. Так же, как и ты. – Она на мгновение остановилась и повернулась к нему. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что твой чертов голос давно пропал. Ты спекулируешь на прошедшей славе, которую тебе никогда не вернуть. – Неожиданно Хизер улыбнулась. Нежно. – Стареем, наверное? – донеслось до него сквозь рев и визг толпы. – Вместе. Как муж и жена.

– Шестые не стареют, – проворчал Джейсон.

– Еще как стареют! – Протянув руку, она потрепала его по волнистым каштановым волосам. – Сколько ты их уже красишь, дорогуша? Год? Три?

– Садись в машину, – приказал он, выводя ее из здания на тротуар Голливудского бульвара.

– Сяду – если ты возьмешь верхнее си. Только чисто. Помнишь, как ты…

Джейсон силой запихнул ее в автомобиль, с трудом втиснулся следом и помог Алу Блиссу захлопнуть дверь. Спустя мгновение они поднялись в затянутое дождевыми тучами ночное небо. Огромное сияющее небо Лос-Анджелеса, яркое, как в самый ясный полдень. Вот что оно означает для тебя и для меня, подумал Джейсон. Для нас двоих, сколько бы ни прошло времени. Всегда будет так, как сейчас, потому что мы – шестые. Мы оба. Независимо от того, догадываются об этом другие или нет.

А они не догадываются, мрачно отметил он, наслаждаясь черным юмором этой мысли. Ибо то, что знали они, не знал больше никто. Так было задумано. Изначально. Даже сейчас, когда все пошло кувырком… По крайней мере с точки зрения дизайнеров. Великих браминов, которые все рассчитали и…, просчитались. Сорок пять лет назад, когда мир был молод, и капельки дождя сверкали на давно исчезнувших японских вишнях Вашингтона, округ Колумбия. И сам благородный эксперимент пах весной. Хотя и не долго.

– Давай полетим в Цюрих.

– Я очень устала, – откликнулась Хизер. – К тому же это место ужасно меня утомляет.

– Дом? – недоверчиво переспросил Джейсон. Хизер сама выбирала его для них двоих, после чего они уехали на несколько лет…, главным образом, из-за поклонников, которых она так ненавидела.

– Да, дом, – повторила она со вздохом. – Швейцарские часы. Хлеб. Булыжные мостовые. Снег на холмах.

– Горы, – задумчиво произнес Джейсон. – Ладно, черт побери, тогда я полечу без тебя.

– Возьмешь с собой кого-нибудь? Этого он просто не мог понять.

– Ты что, хочешь, чтобы я кого-нибудь с собой взял?

– С твоим знаменитым магнетизмом, с твоим шармом… Любая девчонка запрыгнет в твою огромную медную кровать. Правда, там от тебя не много толку.

– О боже, – с отвращением воскликнул он. – Опять твои старые фантазии. И заметь, чем они нелепее, тем упорнее ты за них цепляешься.

Повернувшись к нему, Хизер произнесла:

– Ты ведь знаешь, как ты выглядишь. Несмотря на свои годы. Ты красив. Тридцать миллионов человек таращатся на тебя ровно час в неделю. Их не волнует твое пение. Они любуются твоей неотразимой красотой.

– То же самое можно сказать и про тебя, – едко проворчал Джейсон-. Ему вдруг захотелось быстрее оказаться в тихом, безмолвном пригороде Цюриха, словно ждущем, когда они снова приедут. Казалось, сам дом хотел, чтобы они остались. Не на ночь, не на неделю, а навсегда.

– Я выгляжу молодо, – ответила Хизер. Он внимательно посмотрел на нее. Волна рыжих волос, бледная кожа с веснушками, сильный римский нос. Огромные, глубоко посаженные синие глаза. Она была права. О возрасте не догадаешься. Конечно, в отличие от него Хизер не подключалась к телефонным сетям транс-сексуалов, но ведь и он никогда этим не злоупотреблял. Никакой зависимости, мозговых травм, ничего, что может вызвать преждевременное старение.