Филип Дик: Доктор Бладмани

Но дело не только в этом. Одно время Стокстилл испытывал к нему смешанные чувства: он смотрел интервью с ним по телевизору, слушал его выступления на радио, читал его просто фантастические антикоммунистические речи — и, в конце концов, пришел к заключению, что Блутгельд глубоко ненавидит весь род человеческий. Ненавидит настолько глубоко и люто, что на каком-то подсознательном уровне ему даже хочется ошибаться, подвергая тем самым опасности жизни миллионов людей.

Поэтому, нечего удивляться, что директор ФБР Ричард Никсон так резко отзывался о «воинствующих дилетантах-антикоммунистах в серьезных научных кругах». Никсон тоже был встревожен — еще задолго до трагической ошибки 1972 года. Элементы паранойи, в сочетании с проявлениями мании величия были ощутимы уже тогда. Никсон, прекрасно разбиравшийся в людях, сразу их заметил, впрочем, как и многие другие. И очевидно, все они были правы.

— Я приехал в Америку, — говорил мистер Три, — с тем, чтобы не угодить в лапы коммунистических агентов, поставивших перед собой цель убить меня. Они ведут охоту на меня… впрочем, как и нацисты. За мной охотятся и те, и другие.

— Понятно, — кивнул Стокстилл, делая очередную пометку.

— Они преследуют меня и по сию пору, но в конечном итоге, у них ничего не выйдет, — хрипло продолжал мистер Три, закуривая новую сигарету. — Потому что Господь на моей стороне. Он знает, что мне нужно, и часто говорит со мной, своей мудростью помогая мне уйти от преследователей. Сейчас я работаю над новым проектом, у себя в Ливерморе, и, когда я закончу, наши враги еще пожалеют, что вообще появились на свет.

Наши враги, подумал Стокстилл. — А кто же, интересно, наш враг? Разве это не вы сами, мистер Три? Разве это не вы сидите тут и разглагольствуете о своих параноидальных идеях? Да и вообще, как это вам удалось добиться столь высокого положения? Кто повинен в том, что вы получили такую власть над людьми, кто повинен в том, что вы сохранили эту власть и после фиаско тысяча девятьсот семьдесят второго года? Вот-вот, именно вы, и те кто способствовал этому — наши настоящие враги.

Все опасения по поводу вас полностью подтверждаются, вы — безумец, и само ваше присутствие здесь подтверждает это. Впрочем, подтверждает ли, спохватился Стокстилл. Совсем не обязательно, такой вывод дисквалифицирует меня как врача. Возможно, занимаясь вами, я вообще нарушаю нормы профессиональной этики. Учитывая то, какие чувства я по отношению к вам испытываю… я просто не способен относиться к вам отстраненно, с беспристрастных профессиональных позиций. Я не в состоянии продолжать оставаться врачом, а, следовательно, мои выводы, мой диагноз, могут оказаться ошибочными.

— Почему вы на меня так смотрите? — Спросил мистер Три.

— Прошу прощения, что? — пробормотал Стокстилл.

— Может, вам неприятна моя внешность? — Настаивал он.

— Нет-нет, — отозвался Стокстилл, — дело совсем не в этом.

— В таком случае, возможно, вам просто претят мои мысли? Вы прочитали их, и их резкость и откровенность заставили вас пожалеть, что я обратился к вам? — Мистер Три резко поднялся и двинулся к выходу. — Всего хорошего, — бросил он подходя к двери.

— Постойте! — Окликнул его Стокстилл и двинулся следом. — Давайте закончим хотя бы с биографическим материалом. Ведь мы едва начали.

Мистер Три остановился, несколько мгновений смотрел на доктора, потом заметил:

— Я полностью уверен в Бонни Келлер. Мне известны ее политические взгляды… Она не участвует в международном коммунистическом заговоре, целью которого является мое уничтожение при первой же удачной возможности. — Он вернулся, и уселся обратно в кресло. Теперь он выглядел относительно спокойным. И, тем не менее, в его позе сохранялась какая-то напряженность — как будто он не мог позволить себе расслабиться в присутствии доктора ни на минуту, понял Стокстилл. Значит, откровенного разговора не получится. Его по-прежнему будут грызть подозрения, и возможно — небезосновательные.

Припарковав машину, Джим Фергюсон, владелец телемагазина, увидел, что его продавец, Стюарт Маккончи вовсе не подметает тротуар, а просто стоит, оперевшись на щетку, и явно пребывает в глубокой задумчивости. Проследив за его взглядом, он понял, что продавец вовсе не разглядывает очередную симпатичную девицу, или какую-нибудь редкую машину — Стюарт любил и то, и другое, и это было вполне нормально — но сейчас он уставился на дверь приемной доктора Стокстилла на противоположной стороне улицы. А вот это уже было ненормально. И вообще, какое его дело!