Айзек Азимов: Портрет писателя в юном возрасте

Отец посмотрел на него подозрительно. Он еще не был силен в английском, но на обложке был изображен футуристический аэроплан, имевший весьма поучительный вид, и слово "наука" четко виднелось на обложке. "Ладно", - сказал он.

Так я стал читателем научной фантастики.

Естественно, с течением времени моя приверженность к научной фантастике росла, и я испытывал все более страстное желание перенести свою писательскую деятельность в те области беллетристики, которые требуют большого воображения.

После того как я стал обладателем пишущей машинки и процесс писания перестал быть чисто механической проблемой, я решил взяться за весьма амбициозный проект, а именно - сочинять довольно запутанную фантазию. Помнится, для экономии бумаги я печатал через один интервал, без полей, на обеих сторонах листа и, согласно моим подсчетам, написал шестьдесят тысяч слов, пока не дошел до полного изнеможения.

Это фантастическое произведение (названия его я уже не помню) было посвящено хаотической борьбе группы из семи человек с чудовищными силами тьмы. Я следовал за ними, когда они расставались и снова соединялись, я поддерживал их против полчищ домовых, магов и сверхъестественных сил, которые им противостояли.

Я редко вспоминал об этом своем раннем опусе до прошлого года, когда мне попалась в руки трилогия Толкина "Хозяин кругов". К своему великому огорчению, я понял, что тридцать лет назад пытался предвосхитить Толкина. Что поделаешь...

В 1936 году, перейдя на второй курс колледжа, я решил, что познал науку достаточно глубоко, чтобы прямиком приступить к научной фантастике. Посему я начал писать нескончаемый роман, заглавие и сюжет которого вылетели у меня из памяти. Он также насчитывал много тысяч слов.

И только в 1937 году, через шесть лет после того, как я стал писателем, на меня снизошло откровение. Почему романы? Почему, во имя всего святого, нескончаемые романы, из которых я неизбежно вырастал и которые в конце концов забрасывал? Почему не рассказы, которые можно закончить до того, как сникнешь от усталости? Как не поблагодарить мою широко известную остроту ума за то, что эта мысль пришла мне в голову спустя каких-то шесть лет...

Сказано - сделано. В мае 1937 года я засел за первый в своей жизни рассказ. Это был научно-фантастический рассказ под названием "Космический штопор". Его идея заключалась в том, что время представляет собой спираль, и при определенных условиях можно миновать виток спирали. Каждый виток продвигает время примерно на сто лет, так что можно совершить путешествие в будущее на столетие, на два столетия или на три, но нельзя продвинуться, скажем, на 125 лет или на 263 года. Я фактически квантовал путешествие во времени.

Конкретно, речь шла о человеке, который совершил путешествие на сто лет в будущее и обнаружил, что вся животная жизнь исчезла с лица Земли, хотя повсюду были следы мирного прошлого. Не было никакого намека на причину катастрофы, и герой не мог вернуться назад во времени хотя бы на несколько дней, чтобы обнаружить, что все-таки произошло.

Вот что мне еще припоминается из этого рассказа: я мимоходом упомянул там о мосте Веррацано, который впоследствии связал Бруклин с островом Стейтен, только назвал его иначе - мост Рузвельта. Что поделать - трудно достичь совершенства.

Я работал над этим рассказом больше года, хотя в нем было всего девять тысяч слов.

3. Я понимаю, д-р Азимов, но как вам впервые удалось напечатать научно-фантастический рассказ?

О-хо-хо!

Значит, так, когда я писал "Космический штопор", у меня мелькнула смутная мысль попробовать его напечатать. Беда заключалась в том, что я не знал, как это делается, и у меня не хватило ума спросить кого-нибудь. Поэтому мой интерес к рассказу стал угасать, и, полагаю, если бы не чистая случайность, я бы его вообще никогда не закончил, так что моя писательская карьера могла бы вовсе не состояться.

Видите ли, в ту пору я с такой жадностью читал научную фантастику, что вся моя жизнь была связана с датами получения различных журналов, особенно "Эстаундинга". Поскольку киоск с журнальной полкой по-прежнему находился в собственности моего отца, мне были точно известны день и даже час поступления журналов: для меня эти даты были отмечены пурпуром и золотом. "Эстаундинг", например, поступал в третью среду каждого месяца.

(Между прочим, до недавнего времени у меня хранилось однотомное собрание сочинений Шекспира, которым я пользовался в 1937 году, когда мы изучали Шекспира по программе. На последнем листе этой книги начертан ряд таинственных чисел, в которых, собственно, нет ничего таинственного. На каждом занятии, пока профессор благоговейно рассказывал о Шекспире, я подсчитывал, сколько часов осталось до получения очередного научно-фантастического журнала.)