Борис Пшеничный - Человек-эхо

Монастырская. Я не совсем понимаю, в чем ваша мысль?

Следователь. Сейчас поясню, еще два слова. Так вот Полосов все больше убеждается, что он, сам того не желая, причиняет окружающим его людям массу хлопот, неприятностей, заставляет страдать. Он словно злой рок - всем из-за него плохо. Какое-то чувство ему подсказывает: будет лучше, если он исчезнет. И он исчезает.

Монастырская. Почему в таком случае он не ушел из лагеря? Собрал бы вещички - и будьте здоровы!

Следователь. Не все так просто. Я знал женщину, которая из-за семейных неурядиц открыла газовую конфорку. Она тоже могла бы собрать вещички и уйти из дома. Мы же не знаем, что творилось с Полосовым.

Монастырская. Так кто же, по-вашему, виноват?

Следователь. Сам Полосов...

46

И. С. Сотник.

Мне она ничего не сказала, да мы и не стали объясняться, оба почувствовали - незачем. Еще в аэропорту, встретив ее, я понял: все кончено. Сам не знаю, откуда такая уверенность. Внешне, вроде бы,. все как прежде. Выйдя из вертолета, она побежала навстречу, обняла, долго еще, пока разбирали груз, висела у меня на руке. И в то же время - не то, не так. Нехватало какой-то малости, той малости, которая, оказывается, самая главная и без которой встреча становится не встречей, а расставанием. Мы там, на вертолетной площадке, и попрощались. Она поехала к себе, одна. Ни на что уже не надеясь, я все же сказал, что жду еевечером. Она пообещала: приеду. Искренне пообещала. И не приехала, ни в тот день, ни на другой, а я не позвонил, не спросил, почему не приехала. Кому нужны пустые вопросы?

Да если бы и приехала, ничего бы не изменилось. Между нами что-то сломалось, и починить, наладить никак нельзя было. Мне она показалась другой. Бывает же так: долго не видишь близкого человека, а когда встретишь, находишь перемены; что-то чужое. Вот и в ней - чужое. Изменилась она. Очень. Судить не берусь, хуже ли стала, лучше, - не в том дело. Это была другая Ирина, и все, что было у нас прежде, перестало иметь значение... Работает не у меня, ушла. Изредка видимся. Только вчера говорили по телефону.

47

Э. П. Нечаев.

Меня это не устраивало. Когда прекратили расследование, я написал прокурору. К сожалению, это ничего не дало, дело закрыли. Считал и считаю, что следствие не справилось со своей задачей. Поймите правильно, я никого не подозреваю, никаких предположений у меня нет. Но к какому-то берегу надо было приплыть. Получается, что человек пропал - и никаких следов, никто не знает, что с ним произошло. Преступления нет - хорошо, докажите. Несчастный случай - так тоже докажите. Обоснуйте хоть какуюнибудь версию, чтобы можно было сказать: следственные органы установили то-то, пришли к такому-то выводу. А то ничего. Сейчас любой кретин может ткнуть в меня пальцем: ты виноват, твои все фокусы. Да я спасибо скажу и готов нести любое наказание, если кто докажет, что виной всему эксперимент. Неопределенность вяжет меня по рукам и ногам. Я не могу продолжать работу, программа повисла в воздухе. Мне никто не запрещает, но и доверия нет. А вы знаете, что такое для ученого быть на подозрении? Будто я шарлатан в науке, и все, что делаю, - авантюра или надувательство.

От автора.

История эта для ее участников закончилась год назад, для меня же она только начиналась. Пойдя по кругу, я обошел каждого, выспрашивал, уточнял, делился своими соображениями. Говорили со мной без особой охоты, что, впрочем, неудивительно: кому приятно вспоминать такое, тем более, что все без исключения, как мне казалось, чувствовали за собой какуюто вину. Люди словно оправдывалась, и не передо мной - кто я им? - они оберегали свой душевный комфорт. Понять их можно: после бури нет большего блага, чем покой. А буря, судя по всему, была не шуточная, наломала и наворотила она немало, и успокоение пришло не сразу. Ну, а мне-то что нужно было?

Раздумывая над участью Полосова, я не мог смириться с его внезапным и бесследным исчезновением. Что-то здесь не так, есть во всем этом какая-то тайна. Полосов жил в моем воображении, я отчетливо видел его, подолгу разговаривал с ним, и когда пытался убедить себя, что та нелепая ночь была для него последней, у меня ничего не получалось. Вот я и шел с расспросами, вновь и вновь листал материалы следствия,. перечитывал свои записи. Не оставляла надежда разгадать, что сталось с человеком-эхо, или хотя бы привыкнуть к мысли, что его нет в живых.

С таким настроем я и наткнулся в очередной раз на фамилию Ларисы Мальцевой, той самой Ларисы, которая жила в одной палатке с Монастырской и о которой Полосов якобы сказал, что ему с ней легко. В следственных документах она лишь упоминалась, говорили о ней мимоходом, по случаю, ее собственных показаний вообще не было. Впрочем, это объяснимо. В день происшествия она находилась в городе, на ход событий особенно не влияла, из лагеря уехала досрочно, а вскоре и вовсе ушла из института, - что, собственно, ей было сказать? Следователь, когда я позвонил, не сразу вспомнил, о ком речь, и объяснил примерно так же: она его не интересовала, к тому же сменила место жительства, разыскивать ее не имело смысла.