Борис Рахманин - Письмо

- Не пугайтесь, уважаемая госпожа, - снова поклонился он, - ничего страшного! Прочтите, прошу вас, и распишитесь в получении. Вот здесь.

- Я думала... Господин Куроцу уже два месяца не писал, и я подумала... Я испугалась, что он... Хвала богине солнца, мой муж жив, - улыбнулась она, прочитав текст, - но зачем он пугает нас? Мы дома, а он на войне, среди огня. Да и как я могу уехать за сто километров, - оглянулась женщина на дом, маленькая Исикари уже неделю больна, у нее жар. Я четыре дня не выходила на работу, уважаемый господин хозяин шелковой фабрики был очень сердит за это, меня уволили. А ведь он и есть один из наших родственников. Хороша бы я была, приди к нему с этой телеграммой. Он засадил бы меня за решетку. Уехать? Разве я могу уехать, господин? Посудите сами, у меня осталось всего семь иен. Но ничего, мы дома. А родные стены, - кивает она на стены из промасленной бумаги, - это лучшая крепость. Главное, чтобы господин Куроцу остался жив и здоров, а уж мы...

Почтмейстер только вручает письма. И телеграммы. Ни на что больше его удивительные часы оснований ему не дают. Он не в состоянии помочь господину Куроцу, выжившему в огне войны, дожившему до старости и пославшему в Прошлое эту отчаянную телеграмму. "Я только Почтмейстер, - думает он, - обеспечил своевременную доставку, а большего сделать не...не... Не взыщите, - думает Почтмейстер. - Я... Я бы... Если бы это было возможно... Для себя, например, я меньшего хочу... Всего лишь написать жене, что Гоша... что он... Поскольку похоронки на него так и не было, может, он жив? Можно было бы и самому Гоше написать, узнать, где он, как... Но нельзя, не имею права..." - поклонившись еще раз в ответ на бесчисленные поклоны госпожи Куроцу, Почтмейстер уходит. Он бредет среди бумажных домиков-шкатулок - как недолго, но как ярко будут они пылать! - усыпанных ягодами вишен, в ветвях которых гудят заблудившиеся, пьяные от сладкой воды пчелы. Почтмейстер поглядывает на небо, со страхом ждет... Снежные вершины конусовидных гор, медленным хороводом плывущие вокруг города, едва заметны в бледно-голубом воздухе, как бы парят в нем, вот-вот спустятся на землю. "А ведь мог же я, мог написать Тамаре или Гоше раньше, при Фуке, мог же... - казнился Гавриил Васильевич, - мог бы, если бы верил... если способен был бы поверить в Почтмейстера. Каким же я был пнем, дубиной! Все это сказочки, думал, мифы, фольклор... Выжившим из ума опасался себе показаться, пустым мечтателем. Значит, мало любил Гошу и Тамару, если свои собственные сомнения и опасения поставил выше их счастья. Ничем, ничем нельзя пренебрегать, если желаешь послужить другому человеку, ни самым малым и скромным деянием, поклоном, улыбкой, кивком, ни самой немыслимой, сумасшедшей сказкой! А вдруг... Вдруг сказка эта поможет? - у старика защемило сердце, остановившись, он потер ладонью левую сторону груди под пиджаком. - И надо же, чтобы именно мне, Фоме неверующему, доверили мою нынешнюю должность... Вот как наказала меня судьба..." Вздыхая, он переводит стрелку на часах, нажимает на кнопку... И оказывается в 1914 году, в большом купеческом городе на берегу Волги. Окраина... А вот и серый, с узкими окошками дом, где помещается приют. А вот и Таня. Бледная, худая. Как свечечка. Сидит на подоконнике и невидящим взглядом всматривается в кирпичный брандмауэр дома напротив. Медленно ходят по двору, развешивают на веревках полотенца еще несколько девочек с одинаково заплетенными косицами, в одинаковых серых платьях и неуклюжих тяжелых башмаках.

- Эй, старик! - Почтмейстер оглядывается. Его манит к себе городовой. Подойди! Кто таков?

- Девочка, - торопливо окликает Гавриил Васильевич одну из сирот. - Ты Таню Лагоду знаешь? Нет? Ах, да, это она по мужу Лагодой будет. Ну, вон ту девочку, на подоконнике? На, передай ей письмецо. Поздравь ее от имени и по поручению... От ее внука... - Почтмейстеру следовало тут же перевести стрелки и нажать на кнопку, но он растерялся почему-то, забыл вдруг все инструкции, часто, тяжело дыша, держась за сердце, бежит по вымощенной булыжником улице вниз, к реке. Сзади свистки, топот сапог.

- Эй, образина! Босяк! Стой, говорят!..

В ужасе чувствует Почтмейстер на своем затылке сивушное хриплое дыхание. Но тут он вспоминает о часах, о кнопке...

"Уфффф!.." - держась за сердце, несколько минут стоит с закрытыми глазами. Отдышался чуть, осмотрелся... Англия, восемнадцатый век! Какая-то сухопарая дама с выпирающими под платьем на спине лопатками - похоже на маленькие крылья - поливая из лейки куст с не совсем еще распустившимися розами, жалуется на что-то лениво помогающему ей джентльмену с квадратными очками на длинном сизом носу. Почтмейстер ищет в своей сумке адресованное крылатой даме письмо и прислушивается.