Алина Распопова - Регресс

Заворожено я смотрел за стекло. Пейзажи сменялись один за другим, когда там, вдалеке, за ярко-желтого цвета полем, я разглядел верхушки крыш. Это были чудесные, почти сказочные домики. Двухэтажные, аккуратно выкрашенные, волшебной мозаикой черепицы пестрели они над зеленой листвой. Милые дворики, со стрижеными газонами напомнили мне что-то далекое, родное… Это были воспоминания из детства. Сады, ферма… Одна из моих игрушек была такой. Кто бы мог подумать, что то место, которое всегда казалось мне совершенно нереальным, в действительности существовало. Вот оно было сейчас передо мной. Фигурки пасущихся на лугу животных, силуэты трудящихся возле своих домов людей… Всё было как тогда, только на этот раз реальным. В этих домах жили люди. Как им удавалось существовать здесь? Что помогало им обитать вдали от больших городов, в месте, на которое, наверняка, не распространяла своё действие Система? Почему они не боялись жить вот так, открыто? Кто защищал их от врагов – воров, мародеров, убийц? Было ли у них что-то, эффективнее Системы слежения? С помощью чего они сохранять порядок вокруг?

Равнины за окном сменились холмами, а я продолжал размышлять. Так ли нужна нам Система? Там, в Мидлтауне, я видел, что людям удается её обойти. Даже если мы оснастим сканерами и датчиками каждый уголок, каждый сантиметр пространства, поможет ли это нам? Можно ли создать что-то совершеннее Системы? Ведь Система защищает нас от нас самих же. Можем ли мы сами контролировать свои поступки? Сумеем ли не из страха, а повинуясь искренним убеждениям стать теми, кто не способен причинить другим вред?

Сейчас я и сам собирался обойти Систему, я хотел обмануть всех. А если эксперимент с моим участием удастся? Тогда сотни людей смогут, подобно мне, меняя внешность обходить существующий закон. А если эксперимент постигнет неудача? Что будет тогда со мной? Что это за сумасшедший профессор? Кто этот человек?…

У меня было много вопросов и слишком мало ответов. Я задремал…

Когда я проснулся, за окном было уже совсем темно. Поезд продолжал свой путь. Теперь он двигался во мраке наступившей ночи. Моя спина затекла. Не привыкнув к столь длительным переездам, моё тело болело. Я попытался размяться, поерзал на кресле, но желанного облегчения не получил. Сгибаясь от ноющей боли, потирая руками поясницу, я заковылял туда, откуда в вагон проникали запахи свежеприготовленной еды.

Ведомый дразнящими ароматами пищи, я пробирался сквозь притихшие при наступлении ночи вагоны. Я остановился только тогда, когда набрел на обычную мидлтауновскую забегаловку, только теперь уже на колесах. За стойкой у стены человек в помятом белом фартуке кидал в печь за полуфабрикатом полуфабрикат. Несколько хлипких столиков, поставленных у другой стены, были свободны. В дальнем углу зала, я заметил развалившегося за столом человека. Заняв единственное в этом зале мягкое кресло, он выглядел подвыпившим. Поддавшись разыгравшемуся от вкусных запахов аппетиту, не видя здесь ничего другого, уныло я принялся накладывать на тарелку распаренные, раздувшиеся от нагрева в печи куски. Теперь уже эта еда не казалась мне столь привлекательной, как утром. Это тогда, в первый раз запах её мог обмануть меня, теперь же, мой включившийся разум твердил мне, что эта еда вредна. Я понимал, что содержимое моей тарелки сплошь состоит из подрывающих здоровье синтетических компонентов, но как только первый кусочек этой пищи оказался у меня во рту, я снова забыл обо всём. Не в силах сопротивляться власти химических добавок и усилителей вкуса, я, как и утром, принялся набивать свой живот. Не будь я ученым, я бы никогда не догадался о том, что происходит в Мидлтауне. Однако теперь, поглощая то, что ели Мидлтаунцы каждый день я был практически уверен в том, что знаю причину той суеты, которая царила повсюду вокруг. Свободный крелатин – неизбежный продукт всех химических добавок, приводящий у животных к накапливанию мышечножировой массы, у людей вызывал хронический переизбыток энергии. Я был готов поспорить, что все Мидлтаунцы мало спали, испытывали постоянные приступы беспокойства и… вряд ли доживали до пятидесяти лет. Всегда молодые, всегда энергичные, они покидали жизнь в рассвете лет. Никто из них, видимо, даже не догадывался, каким образом меняла работу их организмов потребляемая ими еда. Они, наверняка, считали, что всё происходящее с ними вполне нормально. Кто, как и когда подменил им этими биосинтетическими суррогатами нормальную еду? Гнался ли тот человек за дешевизной, не зная о последствиях такого шага, или сознательно истреблял среднеуровневых людей? Ведь, если подумать, значимость Мидлтаунцев в социуме не так уж велика. Они ничего не производят, как нижние даунтаунцы, ничего не изобретают, подобно жителям поднебесного Аптауна. Занимаясь рутинным бумажным трудом, мидлтаунцы относились к тому уровню города, в котором просто перераспределялся денежно вещевой поток. Та работа, с которой вполне могли справиться цифровые программы, породила целый общественный слой. Так ли нужны были все эти люди?… Пребывая в вечной суете, создавая вокруг себя видимость собственной значимости, они не понимали, что никто даже не заметит их уход. Мидлтаун вполне можно было бы упразднить, но для чего-то он оставался по-прежнему существовать… Не для того ли, чтобы аптаунцы спускались сюда?