Андрей Ракитин - Навь

Но ведь что-то есть в сумерках, если они под запретом?!

Карна, не надо, не думай. Не надо, Карна.

***

Славка все старался выпутаться из длинных рукавов Димкиной пижамы, а тот не давал, заворачивал сверху, подтыкал одеяло, так что Славка оказался как бы в гнезде и наконец смог согреться. А за окном была ночная гроза, и то и дело вспыхивали, точно клинки, короткие молнии. Славка пил, обжигаясь, чай, поданный братом, а тот ворчал:

- Лихо мое! И в каком болоте ты извозился?

Славка кивал, а когда Дмитрий на минуту вышел, быстро слез с кровати и заглянул за дверь, где спрятал лук.

- Карну ранили, - бормотал он, засыпая.

- Ну что ты городишь...

- Она на то... капище... ходила-ходила. И они ночью, перед дорогой, ей являлись.

- Какое кладбище? Кто являлся?

- Навь, - хрипло выдохнул Славка.

Дмитрий пощупал ладонью его лоб - лоб был горячий.

Славка очнулся, когда кукушка в часах лениво пробормотала одинадцать. В комнате горела прикрытая рубашкой настольная лампа, Дмитрий похрапывал за стеной. Гроза давно окончилась, и только в отдалении ворчал запоздалый гром. Славка знал, что засыпать больше нельзя. Он встал и распахнул окно.

... в холодном осеннем лесу. Ветер остервенело рвал с кленов и осин последние листья, раздувал пламя костра. В костре свистели мокрые сучья, листья разбегались по земле с шорохом вспугнутых зверей. Над лесом, почти задевая за ветки, неслись облака.

Славка тряхнул головой, возвращаясь в знакомую комнату. Веки слипались, першило в горле. Сухая ладонь легла на его лоб, в губы ткнулся холодный край чашки. Славка проглотил (Горькое!..) и открыл глаза. Карна наклонялась над ним. Славке сделалось хорошо, даже горло болеть перестало.

- Тебя не ранили?

- Не ранили, пей, - она снова поднесла чашку к Славкиным губам.

- Горько, - проворчал он.

- Пей.

Сколько он ни вертелся, чашка все время оказывалась перед губами. Пришлось выпить. А Карна взглянула на портрет над постелью:

- Это ты рисовал? Красиво.

Славка, покраснев, ткнулся головой в подушку.

В комнате Дмитрия что-то стукнуло, Карна резко обернулась, и тогда Славка, холодея, увидел аккуратный шов на ее рубашке - там, куда в его сне ударила стрела.

Глава 8.

На стуле возле Славкиной кровати стоял стакан с водой и лежала полураскрытая яркая коробка. Дмитрий выругался:

- Уже до импортного снотворного добрался, изверг!

Потом перевел взгляд на кровать и окаменел. На кровати спал человек. Что это не Славка, брат понял сразу, хотя тот с головой был укрыт тяжелым плащом. Человек спал неспокойно, метался. Край плаща сполз на пол, Дмитрий наклонился, машинально поправляя, и тут же увидел торчащую из-под подушки рукоять меча. У Дмитрия отнялся язык. "Ну все! Душу вытрясу!" - взвыл он в сердце своем и кинулся искать "лихо." Лихо жевало на кухне холодные макароны.

- Владислав! - начал Дмитрий не предвещающим хорошего голосом.

- Димка? Я думал, ты только ночью вернешься.

- Как видишь, я вернулся сейчас, - Дмитрий зловеще усмехнулся. - И я все знаю.

- Ничего ты не знаешь.

- Это почему?

- А потому что Аннушка уже не только купила, но и разлила масло.

- Что? - опешил Дмитрий.

- Ничего. Классику читать надо.

- Ты, Славка, не шути и мне зубы не заговаривай. Кто у тебя в кровати?

- Карна.

Дмитрию на секунду показалось, что он сейчас брата ударит. Он на всякий случай спрятал руки за спину. И спросил очень спокойно:

- И как это понимать?

- Понимаешь, - опустив взгляд, Славка стал возить мыском по щели в половице. - Она простудилась. Нельзя же осенью в лесу... А я могу и на полу.

- А моим мнением ты поинтересоваться не хочешь?

Славка промолчал.

- Та-ак... - протянул после паузы Дмитрий. - И надолго это... гостеприимство?

- Не знаю, - честно сказал Славка.

Дмитрий нервно сдвинул табурет, из конца в конец прошелся по кухне:

- Влади-слав. Я честно обещаю, что тебе ничего не будет, только объясни: как ты устроил этот спектакль?

Славка подавился слюной.

- Это не спектакль.

- Владислав, мы же взрослые люди. А тут сначала хулиганы с копьями, а теперь божество с простудой. Хватит!

- Это не спектакль, - четко выговорил Славка. Он встал, вытянувшись во весь рост, с твердой точкой во взгляде, мучительно напомнив Дмитрию отца.

- Слава, этого не бывает. Сейчас конец двадцатого века. Ты это выдумал.

- Неправда.

Эхо раскатилось дробью подков, зазвенело в кухне шибами. Дмитрию стало вдруг понятно, что брат вырос, что не прижмешь к себе ощетиненного дошколеныша, согревая в руках. Брат вырос и уходил куда-то, куда ему, Дмитрию, не было дороги. Где сосны мучительно взметнулись в небо и куда идет по ноябрю женщина в паутине дождя.