Дэвид Вебер - Испытание адом

– Понятно, – уже в который раз произнес преподобный, переводя взгляд на мерцающую над столиком голограмму. – Вы уже обсуждали этот вопрос со специалистами Меча, ответственными за здравоохранение?

– Пока нет, – призналась Алисон. – Я хотела быть абсолютно уверенной в достоверности полученных данных и долго занималась проверкой. Ваш визит в Харрингтон предоставил мне возможность переговорить сначала с вами. Учитывая ту роль, которую играет Церковь в современной жизни Грейсона, я сочла это разумным.

– Да, – кивнул Салливан, – это очевидное дело Отеческой Церкви. Однако мы, ее служители, на собственном горьком опыте убедились в том, что наше вмешательство в сугубо мирские дела желательно свести к минимуму. Я полагаю, миледи, вам следует как можно скорее обратиться к Мечу. Если моя канцелярия может оказать вам какое-либо содействие, только скажите.

– Благодарю за любезное предложение, преподобный, но мне, наверное, удастся обойтись своими каналами.

– Как угодно. Будет ли мне позволено дать вам небольшой совет?

– Разумеется, преподобный, – ответила Алисон.

«Я ведь не обязана следовать этому совету, если он идет вразрез с моим профессиональным долгом», – подумала она, заподозрив, что напоследок преподобный все же попробует настоять на сохранении ее открытия в тайне.

– Информацию следует обнародовать, и чем быстрее, тем лучше, – решительно сказал преподобный, – однако, с моей точки зрения, разумнее, чтобы с заявлением по этому поводу выступил Меч.

Она склонила голову набок, и Старейшина с извиняющейся улыбкой пожал плечами.

– Миледи, вы по-прежнему остаетесь женщиной, иностранкой и... извините за выражение, «неверной». Благодаря вашей дочери мы усвоили, что все эти понятия вовсе не обязательно плохи, однако многие мои соотечественники и по сей день с предубеждением относятся к женщинам, занимающим высокие должности. Признаюсь, порой этим грешу и я. Я молю Утешителя, чтобы он дал мне силу преодолеть это, и чувствую, что делаю небольшие успехи. Я надеялся, что леди Харрингтон...

Салливан осекся, а Алисон ощутила острый укол боли, и к глазам ее подступили слезы. «Я надеялся, что леди Харрингтон проживет достаточно долго, чтобы изменить наше мировоззрение, – мысленно закончила она оборванную преподобным фразу. – Ну что ж, придется другим людям поднять оброненный ею факел, и, будь оно все проклято, придется мне к ним присоединиться». Эта мысль заставила ее вспомнить о просьбе Говарда Клинкскейлса, но она лишь с сочувствием посмотрела на собеседника.

– Я знаю, преподобный отец, – сказала Алисон хрипловатым от волнения голосом. – И я все понимаю. У меня нет возражений, пусть Протектор Бенджамин сам объявит подданным эту новость. Кроме того, причин для особой спешки я не вижу: ваша планета существует с этой проблемой уже тысячу лет, а я пока не могу взять на себя смелость заявить, что располагаю методикой, способной исправить положение. Лучше не торопиться и, может быть, дать Мечу возможность как следует обдумать форму и содержание предстоящего выступления. Когда вопрос начнет обсуждаться в средствах массовой информации, Протектор должен иметь безукоризненно аргументированную позицию.

– Ваши мысли созвучны моим собственным, – отозвался Салливан. – Тем не менее я считаю – и предложу Протектору последовать моему совету, – что вы должны присутствовать при чтении официального заявления в качестве автора открытия.

– Что? – Алисон заморгала от удивления.

– Миледи, открытие сделано вами, да и надеяться на успехи по коррекции наследственного недуга мы можем лишь благодаря существованию вашей клиники, основанной вашей дочерью. Мы не вправе замалчивать ваши заслуги, не говоря уж о том, что, информируя о них население, Меч способствует преодолению пережитков и предрассудков, еще распространенных среди отсталых ретроградов, подобных, – священнослужитель усмехнулся, – вашему покорному слуге. Стоит ли упускать такую возможность?

– Теперь я понимаю, – отозвалась Алисон, задумчиво поглядывая на собеседника, преподносившего ей все новые сюрпризы.

Салливан осваивался с потрясшими Грейсон переменами с большим трудом, чем его предшественник, но он отчетливо это осознавал. Вера и разум побуждали его поддерживать преобразования, однако воспитание и характер требовали стабильности и нерушимости вековых устоев. Ему приходилось бороться с самим собой, что придавало особую ценность сделанному им предложению. Доктор Харрингтон невольно ощутила прилив благодарности.