Михаил Рашевский: Ускоряющийся

От мамы у Димы была тоже «умелка». Умение обращаться с иглой и напёрстком. Мама работала в маленькой швейной фирме, они делали эксклюзивные модельные одеяния. Или банальные фартуки. Когда что попрёт. Понятно, что и дома игла и нитка были на почётном месте. Дырки и прорехи в одежде не успевали появляться, все стены — увешаны вышитыми крестиком картинами, а семья щеголяет в эксклюзивных, сшитых дома одёжках. В общем, у Димы было +5 к ремонту одежды. Очень для мужчины важное качество, ничего не скажешь.

— Дима, ты встал? — это снова мама.

— Весь вставай! — это уже отец.

Хихиканье сестры и делано возмущённый окрик матери. За перегородкой в комнате сестры кто-то сладкоголосо поёт о любви.

Из-за дверей прокрался дразнящий запах яичницы с салом. Тут же заурчал живот. И Дима скинул с себя одеяло. Самоубийство — самоубийством, а кушать всё-таки хочется.

Потом были быстрый завтрак и внезапное заявление Димы, что он не сможет с ними поехать, ибо «в конторе Сергеич задумал делать очередную перестановку, и снова надо сетку менять», возмущение родителей, укоры, уговоры, угрозы… отстали.

Странно было смотреть на них и понимать, что видишь в последний раз. Почему-то совсем не подкатывал комок к горлу, а ведь должен же был! Казалось, они расстаются ненадолго, что приедут они вот завтра — и он откроет им дверь. Не верилось.

На пороге как-то уж очень долго обнимал маму, как-то уж очень странно смотрел в глаза отцу и почему-то очень грустно подмигнул сестрёнке. Мама что-то явно заподозрила, потрогала лоб Димы, спросила, мол, не заболел ли он, а то вот и вчера кашлял… Но ушли. Через несколько минут папакнул отцовский «Фольксваген» — и машина, скрипя цепями по осклизлым тающим льдинкам, выехала через арку со двора.

«Вот и всё. Вот и ладушки, — Дима улыбнулся своёму отражению в зеркале — и испугался этой улыбки. Это был взгляд сумасшедшего. Взгляд человека, который решил дойти до конца, зная, что это дорога в никуда. Впрочем, этот взгляд и раньше частенько мелькал в зеркале. Например, вчера, когда он говорил себе: «Лох ты, парень!». Ненависть вперемежку с презрением, но теперь туда примешалась какая-то обречённость и… успокоение. — Начнём, пожалуй? Что там делается обычно в таких случаях?»

Дима рассеянно бродил по квартире и с удивлением прислушивался к себе самому. Бесцельно брал в руки предметы, ставил их на место или переставлял. Пытался думать, но почему-то не думалось совершенно. Он хотел почувствовать то, что, по идее, должен чувствовать человек в такой ситуации: прощание с миром, тоску и так далее. Но… лишь апатия и леность.

«Обычно пишут прощальную записку», — вспомнил он.

Тщательно выбрал бумагу, ручку. Прислушался к себе вновь… Пустота.

С улицы доносятся голоса и раздражающие звуки, со всех сторон от соседей долетали обрывки песен и приглушённое гудение пылесосов.

Некоторое время водил бесцельно по бумаге ручкой, потом опомнился, чертыхнулся: предсмертная записка у него уже обзавелась стандартной шапкой заявления: «Всем. Карачарова Д.И. 22 года от роду проживающего по адресу Объяснение. Я, находясь в здравом уме и твёрдой памяти прошу никого не винить в собственном убийстве по причине…» Тут он совсем забуксовал. Перечитал. Бред какой-то. Скомкал. Новый лист. Уже без шапки. «В своей смерти посредством…»

И вот тут он задумался конкретно. А как, собственно, он это будет делать? Ну, самоубиваться — как?

Сначала он решил, что застрелится. Но травмат, зарегистрированный на батю, с ним же и уехал. Потом подумал, что броситься с высоты — самое лучшее решение. Но, с трудом поднявшись на самый верхний этаж по лестнице, залюбовался открывшимся вдруг видом — и незаметно от себя вернулся в квартиру. Новое решение — повеситься. Но ни верёвки, ни умения вязать узлы, да и крюка для готового решения не обнаружил. Наконец, вычитал в Интернете, что порезать вены в ванной — самое популярное решение.

Дима пошёл в ванную, включил воду, заткнул пробку и сделал натекающую воду чуть погорячее. Пусть ему будет комфортно, мол, когда будет лежать тут, слабеть от потери крови и смотреть на красную ванную. И холодно не будет.

И — не страшно, ведь это не повеситься, это вены вскрыть. Это не так быстро, и можно остановить самоубийство! Наверное…

Лицо горело, в ушах било набатом сердце. От волнения и адреналина кровь бежала намного быстрее обычного. Чтобы таки не одуматься, Дима кинулся в кухню, схватил первый попавшийся нож, заскочил, как был в одежде, в ванную. Замахнулся со всхлипом на руку, увидел, что запястье защищает рубашка: снять-то забыл! Взвыл, бросил нож, лихорадочно ухватился за ускользающую мокрую пуговицу. Посражался с ней с полминуты, надоело, потянулся за ножом, а тот улетел далеко. Еле достал, выплёскивая из ванны воду, с трудом и чтобы не пораниться (нашёл время осторожничать!) срезал пуговицу, закатал рукав…