Николай Черных: Горгоны Астры

Однажды утром, когда редко утихающие на Кобосе ветры несли над планетой тучи смерзшейся углекислоты, к стыковочному отсеку госпиталя подъехал вездеход. Двое врачей в масках вышли в приемную камеру. Из вездехода в сугроб выпрыгнул невысокий человек в скафандре и ловко, в несколько секунд, срастил задний люк с «приемником».

Климов увидел из своей одиночной палаты, как носилки на длинной ленте транспортера поползли по коридору. Семь неподвижных фигур одна за другой скрылись за дверями второй палаты. Вероятно, на какой-то планете произошла катастрофа. Госпиталь на Кобосе — единственное место обитания людей.

Между тем пилот, привыкший, видимо, действовать стремительно, уже успел перебраться в помещение и снять скафандр. В голубом костюме межзвездника, несколько свободно сидящем на нем, он напоминал подростка. Стройный, смуглый до черноты, с темными вьющимися волосами и, судя по быстрым, четким движениям, очень ловкий. «Полинезиец», — решил Климов, разглядев его овальное лицо с крупными губами. Подойдя к приезжему, спросил:

— Что случилось?

— Горгоны, — коротко ответил пилот. Взгляд его золотисто-карих глаз был спокоен, но Климову показалось, что он проник ему прямо в душу. — Да, опять горгоны…

— Так вы с Астры? А я думал, катастрофа на Барете или Галле.

— В известной степени это тоже катастрофа. Здесь почти весь экипаж «Антея», экспедиция Батлера в полном составе.

Сердце Климова сжалось в тревоге. Рядом с Джоном Батлером проводила изыскания группа Чижова от которой он отстал по болезни. А именно на него, Климова, возлагалась защита ученых на Астре.

— Что с людьми Чижова? — волнуясь, спросил он.

— С русскими все нормально. Вы что, за своих переживаете?

— Да. Но, поверьте, я очень сочувствую вашим соотечественникам.

— Это не мои соотечественники.

Ответ прозвучал неожиданно резко. Климов внимательно посмотрел на собеседника, но на его бесстрастном лице эта резкость никак не отразилась.

— Владимир Алексеевич Климов, биолог, — представился он, пытаясь сгладить возникшую неловкость.

— Как вы, русский, попали в американский госпиталь?

— А вы знаете на Кобосе другой?

— Понятно. Авария?

— Нет, неудачная охота на хлопорий.

— Настоящие химеры. Мне приходилось бывать на Барете.

Приезжий не торопился назвать себя, и Климову пришлось спросить прямо:

— Кто вы?

— Зовите меня Кальтэ. Пилот Кальтэ.

Климов умел ценить в людях сдержанность. Его деликатность, видимо была оценена, и скоро они уже беседовали как старые знакомые. Климов был рад встрече. За два месяца, проведенных в госпитале, он соскучился по людям. Кроме двух врачей, в госпитале находилось еще трое американцев, совершивших вынужденную посадку и уже несколько месяцев ремонтировавших свой корабль. Бывалые путешественники, они многое повидали на своем веку, не один год рыскали в космосе по таинственным делам своей фирмы. С ними Климов как-то не сошелся. К Кальтэ же он почувствовал симпатию с первых минут встречи.

Узнав, что пилот располагает временем, Климов взялся показать ему госпиталь. Со всеми службами, атомным реактором и оранжереями он занимал площадь в два гектара, а в глубину уходил всего на три этажа. Они обошли его за полчаса. Климов заметил странное равнодушие своего нового знакомого к устройству и работе довольно сложного жилого комплекса. И еще биолог обратил внимание на подозрительную неосведомленность пилота о самых простых вещах. Особенно это касалось мелких событий на Земле совсем недавнего прошлого.

Иногда ему казалось, что пилот не понимает, о чем идет речь, пытается скрыть это и находится в постоянной настороженности. «Провалы памяти», — догадался Климов.

— Давно летаете? — спросил он.

Кальтэ кивнул.

— На Лоте были?

— Приходилось. На Абрисиде и Орфее тоже.

«Определенно, амнезия, — решил Климов. — У Абрисиды было самое сильное излучение».

В дальнейшем он строил беседу с учетом этого открытия: не спрашивал о Земле и о то, что могло служить предметом «дальней» памяти. Постепенно настороженность Кальтэ прошла, он стал словоохотливей. Самое время было начать разговор о горгонах.

Климов усадил Кальтэ в кресло перед панорамой и подобрал пейзаж: лесная опушка с неширокой речкой в спокойных берегах. Иллюзия была полной: легкий ветерок доносил запах спелых трав, по-летнему грело солнце.