Николай Басов - Иномерники

– Работы, повторяющие группу Вересаева, ведутся, кажется, более чем в трех десятках прочих подразделений, институтов, школ антигравиторов в десятке стран мира. Прошу заметить, они только повторяют, никаких существенных откровений мы от них за последние полгода не услышали. Может, у них тоже – секретность? Но в этом я сомневаюсь хотя бы потому, что вся информация идет в одну сторону. От нас они получают все, вплоть до детальных распечаток по реакциям каждого из иномерников, а от них… Как я уже сказала, от них мы не слышали даже сообщений об удачных походах в Чистилище.

Вересаев не знал, не понимал сейчас, в его пользу этот аргумент или же против, могли слова Миры помочь ему или должны были помешать. Тут уж как генерал выберет.

– У них нет экспериментальной группы, – сказал Брюн, – наших славных иномерников. И я хочу спросить, господин генерал, вы не задумывались, почему так выходит? – Брюн помолчал. – Впрочем, это риторический вопрос, прошу меня извинить. Но факт налицо, вклад каждого из наших сотрудников можно назвать уникальным, возникшая у нас тут, в Центре, группа исследователей – счастливое совпадение, которое, если мы его разрушим, будет очень трудно восстановить. А ведущая роль господина Вересаева, полагаю, гм… не подлежит сомнению, как бы вы к нему ни относились.

Он сел. Зато опять поднялась Мира Колбри, теперь у нее не было компьютерчика в руках, зато она сжимала кулаки, будто собиралась самый воздух с силой толкнуть по направлению к кафедре с генералом.

– Другие получают порой куда больше средств и видимых возможностей, но вот мало чего добиваются. Даже запуск в Чистилище у них выходит очень ненадежным. Бразильцы, лучшие по всем показателям среди тех, кто пробует повторить наши разработки, добиваются лишь четверти удачных «нырков». Поэтому я предлагаю, вам, господин генерал, давайте не портить работающий механизм.

– Если нет повторяемости, дражайшая мисс Колбри, значит, это все – не наука, – отозвался генерал, собрал свои бумажки и вернулся к столу президиума.

– Хорошо, пусть не наука, пусть шаманство, колдовство, психочудодейство. Ваши доводы от этого не становятся весомей.

Потом начальство как-то дружно поднялось и направилось к общему выходу, уже не воспользовавшись боковой дверью. Гомон теперь стоял не очень сильный, но все же ощутимый. Все переговаривались, но вот странность, в сторону Ромки никто старался не смотреть. Лишь верная Веселкина поддержала его за локоть, когда он чуть не споткнулся о кресло в проходе.

Зато когда они выбрались в коридор и направились к себе в лабораторию, его и Веселкину догнала Генриетта. Она прошагала до поворота с ними в ногу, потом сказала своим женским, грудным голосом:

– Здорово за вас взялись.

– Здорово, – кивнула Валя.

– А всем нашим нравится с вами работать. Вы не давите, как Мира, когда мы там.

Вот это было уже интересно. Ромка замедлил шаг.

– А она давит?

– Она как постоянный шум в наушниках, будто что-то механическое и тяжелое поблизости работает, крутится, скрипит железом. Вы же, как звук дождя, не мешаете, даже помогаете в чем-то.

Ромка попытался понять, к чему она клонит. Но так ничего и не придумал.

– Спасибо на добром слове.

– Это не доброе слово, это – признание, Роман Олегович.

Втроем они посмеялись не без лукавства сделанному замечанию.

– А меня все равно, наверное, скоро снимут, – признался в своих тайных соображениях Ромка. Да и какой смысл было их таить?

– Не выгонят, у нас просто переводят на другую работу, – возразила Валя. И тут же добавила: – Например, где-нибудь в архивном подвале коробки со стародавними докладами переставлять.

Генриетта остановилась, даже положила руку на локоть Ромке, чтобы обратить его внимание на свои слова:

– Я немножко вижу будущее. Мне кажется, вы когда-нибудь созреете для «нырка». Только не оставляйте ваших усилий. – И она улыбнулась, но даже улыбка у нее вышла какой-то неуверенной и горькой.

Всякие перетряски в высоких управляющих сферах создали, помимо прочего, то относительно удачное обстоятельство, что практические работы серьезно застопорились, ходить в Чистилище перестали, и даже прибористы, какие были в Центре, отнекивались от своего дела, которого у них всегда было выше крыши. Это было удивительно, но многим, после памятного большого заседания, стали давать что-то типа увольнительных, порой на два-три дня, всем, кроме Ромки, он даже смеяться по этому поводу пробовал, но как-то не очень у него это выходило. Он никого своим показным весельем не убедил, и себя, кстати, тоже.