Владимир Березин - Последний мамонт

…Возможно, и сама форма имени отразила распространённое у народов Сибири название мамонта типа ненецкого jĕar (jaз) hora, «земли бык», откуда могли легко возникнуть формы типа *jen-r-, ·jindr-, *jindor-, предельно близкие к русским обозначениям Индрика; ср. также хантыйско-казымское название мамонта «мув-хор», хантыйское «мы-хор», «мы-кар», мансийское «ма-хар», букв. «земли олень-самец».

Вместе с тем мамонт-рыба участвует и в сотворении мира (у алтайцев же известны и другие гибридные образы, так или иначе соотносящиеся с мамонтом).

Эвенки северного Прибайкалья описывали мамонта как большую рогатую рыбу, живущую в море; иногда мамонта представляли в виде полурыбы-получеловека с головой сохатого, нередко с ногами. Эвенкийское название мамонта (сэли, хели и т. п.) соотносится со словом «эхеле», обозначающим ящера — главного шаманского духа-помощника. Енисейские эвенки и якуты, заимствовавшие у эвенков слово для обозначения мамонта, напротив, считали мамонта враждебным и вредным животным, живущим в земле, на побережье Ледовитого океана, но оставляющим следы и на поверхности земли в виде троп и озёр; якуты связывают мамонта и с водой: для них мамонт (буквально «водяной бык») — дух-хозяин воды, водное животное, сокрушающее своими рогами лёд. У палеоазиатов северо-восточной Азии гибридные образы мамонта встречаются гораздо реже, описания ближе к реальности.

В кетской сказке-мифе о разорителе орлиных гнёзд мамонт — основное животное (видимо, хозяин) нижнего мира и противопоставляется хозяину верхнего мира — орлице. У алтайских народов käp-балык («мамонт-рыба») — основной спутник шамана. Вместе с тем в сибирских традициях мамонт, вероятно, соотносится также со средним и верхним мирами, а иногда и со всеми тремя мирами. Именно этим (помимо общей неопределённости представлений о внешнем виде мамонта) было, видимо, вызвано мифопоэтическое конструирование гибридных, смешанных образов, в которых элементы мамонта сочетались с характерными чертами других животных. В этом отношении весьма показательно, что мамонт соединяется не только с другими зооморфными классификаторами нижнего мира (рыба, змей, ящер), но и такими символами среднего мира, как лось, олень, конь (Индрик), медведь (впрочем, у селькупов медведь был главным духом нижнего мира, и в этой функции его образ сливался с образом мамонта), или верхнего мира, как птица (представление о мамонте как исполинской птице отмечено среди обских угров, селькупов и эвенков). Таким политерионам, как мамонт, иногда соответствуют развёрнутые цепочки зооморфных образов с той же символикой, что подтверждает свойственный мифопоэтическому сознанию принцип универсального моделирования (в этом контексте образ мамонта сопоставим с другими политерионами — макарой, Индриком, «комплексными» зверями на печатях древней культуры долины Инда, грифонами и т. п.) и трансформаций, предполагающих «склеивание» зооморфных образов или их переход из одной формы в другую во времени; ср. превращение лося в старости в мамонта.

В варианте этого же мифа, зафиксированном в Западной Сибири, у кетов, герой, спасаясь от преследований, попадает на дерево, качаясь в колыбели (способ шаманского второго рождения и перемещения на небо). Поднявшись вверх, он угрожает орлятам. Прилетевшая к гнезду орлица обещает герою орудие для добывания огня при условии, что он принесёт ей коготь. Чтобы выполнить условие, поставленное орлицей, герой спускается в нижний мир, где достаёт коготь (шип рыбы) с помощью мамонта — главного мифологического существа нижнего мира в сибирских мифологиях.

…Самого его убивают (помимо стандартного сказочного меча) стрелами, копьями и раскаленными камнями, которые помощники героя бросают ему в пасть… Не думаю, что будет большой натяжкой признать в этих сказочных приметах чудища обрисовку древнего мамонта (или мамонтов), загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую яму, в подземелье.

…Следует учесть, что схватки с мамонтами происходили на протяжении по крайней мере 500 таких поколений, и на глазах одного рассказчика за всю его жизнь они повторялись сотни раз. Для того чтобы все героические и трагические стороны этих жизненно необходимых схваток запечатлелись в памяти людей, времени было более чем достаточно. Конечно, за те 240 поколений, когда рассказ велся уже о прошлом, не подкреплялся свежими впечатлениями и превратился в чудесную сказку с фантастическими (для слушателей) персонажами, многое забылось, перепуталось, смешалось с другими, новыми образами, но то, что, несмотря на вполне естественную путаницу, в сказках удается всё же выделить несколько устойчивых элементов, ведущих нас к палеолитической охоте, является очень интересным.