Юрий Бурносов - Право хотеть

«Сюрреализм!» — со знанием дела подумал он, разглядывая изображение огромного волка, сидящего за столом. Отступив на шаг, Старков сфотографировал его и двинулся дальше.

Пробравшись под какими-то затянутыми паутиной балками, Старков неожиданно понял, что очутился на чердаке. Под ногами хрустели кости и помет летучих мышей. Потолочные балки хранили следы мощных когтистых лап. Всюду царили пыль и запустение.

Примостившись у открытого слухового окна, Старков сбросил свою ношу и подкрепился портвейном из фляжки.

— Оппаньки, — удовлетворенно сказал он. — Хорошо!

Позади послышалось хлопанье мягких крыльев.

— Интересно, — произнес скрипучий голос, — крайне интересно! Он, оказывается, разговаривает!

Чуть не выпав со страху из окна, Старков обернулся и увидел сидящего на полу старого седого филина, размером чуть ли не со Старкова.

— Кто тут? — испуганно спросил Старков.

— Он ещё и слепой… — глубокомысленно заметил филин. — Да и худой какой-то. И зачем его только привезли?

— Меня не привезли, я сам приехал, — заявил Старков.

— Ещё и глупый, — констатировал филин. — Триста лет живу, но чтоб кто-то сам сюда пришел — такого не упомню… А может, ты драться приехал, а? Ты не рыцарь, случаем?

— Фотограф я, — ответил тот, — Старков.

— Это теперь так называется? Хм… А ведь убьют тебя. Как пить дать — убьют. Хлипкий ты какой-то. И меч где-то потерял. А людей здесь, между прочим, едят.

— В каком смысле? — опешил Старков.

— В прямом, — мрачно отрезал филин, — Дракула — он ведь, все-таки, вампир.

— Какой Дракула?! — вскричал Старков, — Меня граф Цепеш пригласил!

— Ну я и говорю, Дракула, — снисходительно согласился филин. — Съедят тебя, ох съедят… Как ты там сказал давеча? «Оппаньки»? Хорошее слово, хорошее… Я тебя запомню. Вообще-то, я редко кого запоминаю. Правда, приходил тут недавно один, не то Мародер, не то Муравец. Ильей звали. Здоровый был мужик! Биться пришел, а Дракула, гад, оппаньки его! А вот еще Ланселот приезжал, меч у него был такой… ничего себе, меч. До сих пор где-то тут валяется. Вот тебе и ёпперный театр.

— А это ты откуда узнал? — опешил Старков.

— Дык мысли твои читаю, — сообщил тот. — А еще я стихи пишу и тварей морских в коллекцию собираю. Охо-хо… Ну, ступай на кухню. На бифштекс ты, конечно, не годишься, но на холодец еще ничего. Ну, я полетел.

Захлопав крыльями, филин вылетел в окно и растворился в ночи.

— Ёпперный театр! — пробормотал Старков. — Заманили, ублюдки! Пора ноги делать…

В это время снизу послышался чей-то радостный голос:

— Старков! Дорогой Старков! Ау-у! Где же Вы? Идите к нам, мы опаздываем к обеду!

«Ишь ты, опаздывают! — злобно подумал Старков, — ну уж нет!», после чего ползком полез в каминную трубу.

Дымоход оказался очень грязным и тесным, с многочисленными ответвлениями и поворотами, но Старков упорно полз вперед, волоча за собой аппаратуру. Из боковых ответвлений валил дым, вкусно пахло сдобными булочками и горячим шоколадом. Изредка доносились возбужденно-радостные голоса. От всего этого у Старкова, голодного с утра, разыгрался аппетит, и он, презрев опасность, полез туда, где пахло повкуснее.

«Все равно ведь на крышу вылезу, — размышлял он. — Чего мне там зря куковать? А здесь, глядишь, и скушаю тортик-другой…»

За размышлениями Старков не заметил, как туннель пошел под уклон. Стенки дымохода были скользкими, и Старков, не удержавшись, покатился вниз. Скорость его росла. Тщетно пытаясь затормозить, он несся куда-то в полной темноте, обдирая локти и набивая шишки на поворотах. Аппаратура грохочущей лавиной катилась следом.

— Оппаньки! — перепугался он. — Говорила мне бабушка, не лезь куда попало!

Вскоре впереди забрезжил свет, и Старков, пробив головой вентиляционную решетку, грохнулся в самый центр огромного круглого стола в пиршественной зале, угодив прямехонько в чан со сметаной.

Еще оставалась надежда, что гости, увлеченные игрой придворных музыкантов, не заметят его, но в этот момент сверху дождем посыпались фотоаппараты, сокрушая бесценный дюссельдорфский фаянс.

Ошеломленные гости повскакали с мест. Воцарилась тишина. Все удивленно уставились на странное существо, сверху черное, как сажа, снизу белое, как сметана.

Распростившись с мечтами о тортиках, Старков поспешно сгреб в охапку аппаратуру и слез со стола.

— Дык это… — пробормотал он, делая реверанс. — Я, пожалуй, пойду. Все э-ээ… было очень вкусно… Мне, право, неловко, но кажется, я забыл выключить дома утюг…